Рейд. Оазисы

– Что? Что сделать? – Почти кричит на него Людмила. – Денег ему предложить или себя? Ты, Брин, совсем тупой? Ты не знаешь, что уполномоченные неподкупны?

Она распахивает дверь:

– Пойдёмте уже.

Горохов и Альбина выходят на лестницу, а Людмила с шумом захлопывает дверь и начинает спускаться.

Она даже не застёгивает пыльник, запахнула его и идёт вниз, наверное, идти недалеко. Так и есть, Людмила останавливается под лестницей, у двери в подвал дома:

– Стойте тут.

И через минуту выходит из подвала с той самой сумкой, которую Горохов ей передавал, она тащит её с трудом и небрежно бросает на пол.

– Вот, ваша цветнина, – Людмила присаживается на корточки, достаёт из сумки моток оловянной проволоки, прячет в карман, – это моё, тут и так больше, чем на тысячу, так ты мне говорил?

Горохов заглядывает в сумку, да, там лежат свинцовые решётки и жгуты блюмингового кабеля – большое богатство. Он берёт сумку и, не говоря ни слова Людмиле, идёт к двери, чтобы покинуть дом.

– Эй, уполномоченный, – окликнула его жена банкира, захлопывая дверь в подвал. – А что будет с Брином? Вы его тоже прикончите?

– Не обольщайтесь раньше времени, его судьбу решит трибунал. – Сухо ответил Горохов.

– А ко мне у тебя претензии есть? Нет? Я ведь тебе помогала, – не отстаёт Людмила.

– Будем считать, что нет.

– Ну, тогда держи. – Она протягивает ему пластиковую коробочку.

У Горохова сразу, сразу улучшилось настроение, как только он увидал эту коробку в руке белокурой красавицы. Это была стандартная коробка на двадцать пять патронов для его любимого револьвера.

– Патроны? – Он даже не решился её сразу взять. – Откуда у вас они?

– Для тебя искала… Коля оружейник говорил, что ты ищешь такие. Вот, нашла.

Геодезист теперь схватил коробочку, разорвал плёнку, раскрыл коробку. Да, стандартная упаковка, настоящие, заводские патроны. Они никогда не дают осечек, пули утоплены в гильзы, но при этом откалиброваны для точности.

– Вот за это спасибо, – говорил он, снаряжая револьвер. – За это спасибо.

Смешно, конечно, это звучало, но он говорил искренне. Просто, когда его револьвер был заряжен, он чувствовал себя лучше, увереннее. Но Горохов никогда бы не стал уполномоченным, если бы верил во всё так легко. Он взглянул на Людмилу: