– Не о такой дочери ты мечтала, да, мам?
***
Ева оказалась права. Когда не видишь солнца, не чувствуешь смену дня и ночи, понятие времени размывается. Я пыталась считать минуты, но быстро выдохлась и провалилась в беспокойный сон. Потом проснулась. И снова отключилась.
Я могла провести в темноте как несколько часов, так и несколько месяцев. Единственным свидетельством того, что время еще движется, была проклятая вода. Порой казалось, это такая изощренная пытка, потому что никогда я еще не хотела так сильно пить.
Голод тоже сопровождал мое заточение, но с ним можно было справляться. Ни голод, ни жажда, ни тьма не могли меня убить. Но как-то Самаэль сказал, что именно голод превращает души в Аиде в монстров. Постоянный невыносимый голод толкает их в бездну.
Нет, я не превращалась в монстра, думающего только о еде. Я вообще – сказались годы жесткой спортивной диеты – довольно быстро приспособилась к противному сосущему ощущению под ложечкой.
А вот без воды было тяжелее.
Губы пересохли, горло тоже. Капель где-то вдали сводила с ума. Стоило закрыть глаза – и я видела океан. Проплывающие в его глубине темные фигуры балеопалов. Низкие тучи. Брызги на серых скалах.
Просыпалась с глазами, воспаленными от слез, которых не было, и снова натыкалась на непроглядную тьму. Она, вопреки обыкновению, не становилась привычнее. Глаза не привыкали к отсутствию света и не различали очертания камеры. Порой мне казалось, я вообще потеряла способность видеть.
Но самое страшное – из памяти постепенно исчезали образы. Как будто тьма вокруг проникала в разум и заменяла собой самое дорогое, то, что держало на грани.
Лица папы, Хелен, Харриета и Риджа.
Мое собственное лицо.
Дэваля.
Его глаза и улыбку, которую я так редко видела, что не успела толком запомнить. Казалось, я еще успею это сделать, не раз увижу, как его губ касается самодовольная усмешка. Или как он против воли улыбается чему-то хорошему.
Если бы я знала, что скоро окажусь во тьме, я бы смотрела на него так долго, что никакое безумие не смогло бы вытравить из памяти образ.
Однажды я едва не потеряла перышко. Оно просто выскользнуло из ослабевших пальцев и нырнуло куда-то в темноту. Едва не задохнувшись от ужаса, я ощупывала пол до тех пор, пока не наткнулась на прохладный металл. Подвеска стала последней связью с прежней Аидой.
Если когда-то я и выйду отсюда, то ею больше не стану.
Прежняя Аида была сильнее.
Прежняя Аида не боялась темноты.
Иногда я слышала разное.