Как же так? Почему мне так плохо?
Петли напряглись, и дверь вот-вот грозила открыться. Я побежала. Неслась обратно к выходу. Растолкала очередь на входе. Вахтёрша громко кричала мне вслед. Но я не слушала, меня подгоняли раскаты грома и собственное сердцебиение.
На полпути я выдохлась. Поднесла ладони к влажным щекам и не веря посмотрела на подушечки пальцев. Мне чудилось, что это кровь, а не слезы. Так больно мне сейчас было.
Вспомнила о платке, подаренном Михаилом. Этот мерзавец знал. Он отправил меня в самое пекло с одним лишь платком. Промокнула глаза. Винсенту плевать на мои чувства, он обычный бабник, а я чуть не предала свою любовь к Флориану. Идиотка. Вот же идиотка. Я утирала бесконечно бегущие по щекам слезы и никак не могла остановиться. Я словно всю жизнь держала в себе эту боль, а теперь она вдруг рванула наружу.
Не стала раскрывать зонтик, когда пошёл дождь. Медленно поднялась на ноги и просто волочила его за собой, оставляя следы острым кончиком.
Вокруг радостно визжали и разбегались студенты, перепрыгивали лужи, а кто-то нарочно поднимал брызги.
Я же шла и думала, что хочу забыть все это. Своё внезапное помешательство на Винсенте. Вот бы снова играть свои унылые заученные сонаты и ничего не чувствовать к нему.
Я хочу его забыть прямо сейчас!
Ощущение вторичность оказалось слишком внезапным. Я ошарашенно смотрела перед собой, осознавая, что это уже происходило со мной. Только тогда в моих руках был не зонтик, а скрипка, а Винсент не пел, а кричал в моих мыслях.
– Мои песни о тебе, Нана.
Можно ли вообще стереть из памяти человека?
Медленно раскрыла зонтик, вытерла опухший нос.
А если можно? А если я уже это делала на самом деле? Если задуматься, я сама окружила себя стеной забвения. Даже видеофонами не пользуюсь, хотя отец вроде бы не запрещал. Я сама…