Все они, убивая друг друга, верили одной верой и клялись одними клятвами.
Это было давно. Но от этого – не становится менее страшно. Потому что мы остались теми же самыми. Мы не приобрели иммунитета от этого. Мы не усвоили страшный урок, который стоил нам миллиона жизней до войны, а потом еще сколько то – во время, от того что мы расстреляли перед войной весь свой командный состав. Мы по-прежнему готовы сначала идти на Майдан, за светлое будущее – а потом, сколько то времени спустя, репрессировать и карать, убивать друг друга, аплодировать разгромным передовицам, кричать «раздавить фашистскую гадину», верить процессам, верить тому, что герои вдруг как то разом стали троцкистами, предателями и изменниками Родины.
И так ли мы, русские – отличаемся от украинцев?
Свой семнадцатый год – у украинцев уже был. А теперь – похоже, дело идет к году тридцать седьмому. А потом историки будут разбирать материалы репрессий, и удивляться – кто написал четыре миллиона доносов…
– Нельзя без ГУЛАГа, да? – с горечью сказал я. Я не играл – в тот момент я был вполне искренен.
– Ну а как без ГУЛАГа? – устало, но искренне сказал генерал – вы видите, что произошло с Украиной? Два майдана. Гражданская война, стволы на руках. Страха перед властью не осталось совсем. Всю дорогу митингуют, чем-то угрожают – ни одного решения принять толком нельзя. Кто с нами такими будет работать, если улица будет решать? Махновщина. Кто будет работать с политиками, если их решения ничего не значат? А уличная демократия… это же Африка. Вот говорят… украинский народ… украинский народ. Украинский народ есть, украинский народ будет. А что такое – народ? Это люди, которые признают над собой власть. А то, что на Майдане собралось – какой это народ? Это толпа…
…
– Ничего… прогоним весь актив через систему, люди страх Божий и познают. Будет у нас украинский народ. Тогда и выгребаться можно. Земля осталась, и какая земля. Заводы остались. Проживем…
Я залпом допил свой коньяк.
Украина, близ Киева. 21 июля 2017 года.
Контрразведчик должен знать всегда, как никто другой, что верить в наше время нельзя никому, порой даже самому себе. Мне – можно
Генерал Пивовар появился на следующий день. В его глазах… в том, как он на меня посмотрел… быстрый, рысий взгляд – я уловил нотку торжества. Злого торжества. Это значило, что произошло что-то очень плохое.
– Коньяку хотите? – спросил он
– Для храбрости? – пошутил я
Генерал одобрительно посмотрел на меня.
– Хорошо держитесь. Не совсем. Мне – звонил человек из Буэнос-Айреса… Юрий – так?
– И?
– Он готов перечислить полмиллиона долларов. На счет, который я укажу. Но с условием, что вы никогда не покинете Украину.
Вот оно так…
Я это подозревал, кстати. Начал подозревать еще в Буэнос-Айресе, перед отъездом. Мне показалось странным, что убили дядю Мишу. Кто мог его убить? Кому этот сверхосторожный еврей – открыл дверь?