— Никогда! — кричала она. — Ты слышишь меня? Никогда больше не оставляй меня одну, когда идешь воевать! А если бы я, дура, осталась на дороге?!
Он выбрался, обнял ее, начал покрывать дрожащее личико поцелуями.
— Все, милая, ты молодец, спасибо, ты полностью развеяла миф о мужском превосходстве… Мы справились, мы победили их, мы сделали их, к чертовой матери, всю их банду…
Бесчувственного Кострова положили носом в пол, придавили доской, завели за нее руки и связали ремнями. То же сделали с ногами. Очнувшись, он задергался, но привязанная к спине доска не давала подняться, перевернуться, просто сменить позу. Костров начал орать, сыпать матами — пришлось угомонить его ударом в зубы.
Оба остались в избушке — живой и мертвый. Хотелось уйти от них подальше. Глеб спустился с крыльца, упал в траву. Последнее, что он помнил, — это женщину, которая целовала его в небритые щеки и плакала…
Он очнулся через несколько часов — в траве, под сенью столетнего дуба. Анюта сидела рядом, гладила его по щеке. Солнце совершило полукруг и готовилось спрятаться за горизонт.
— Все в порядке? — встревожился Глеб.
— Да, — кивнула Анюта. Она была какой-то странной, словно хотела что-то сказать, но не могла решиться. — Все хорошо. Плохиш не сбежал, майор не ожил. Заходить к ним не стоит — жарко, запахи там…
— Надо идти, — вздохнул он. — Пойдем по дороге. Горы кончаются, возможно, выйдем к какому-нибудь поселку. Надо позвонить в полицию, связаться с майором Репниным…
— Ты будешь на меня сердиться… — проворковала Анюта, пристраиваясь рядом. — Но ты спал как убитый, мне было скучно, я не хотела больше спать… Поселок ближе, чем ты думаешь. Если выйдешь на дорогу, то увидишь небольшой кряж — вот прямо за ним и поселок… Он называется Жуковка. За ним степь… ну, нормальная степь — ковыль, суслики…
— Подожди! — Глеб приподнялся. — Какие, на хрен, суслики? Хочешь сказать, что пока я спал…
— Да, пока ты спал, я пробежалась по дороге. — Из чистого женского любопытства, ну, ты понимаешь. Здесь бежать, между прочим, четыре минуты. Удивительно, что мы не слышим, как кукарекают курицы…
— Петухи, — машинально поправил Глеб.
— Да, извини, я не сильна в вопросах сельского хозяйства, — смутилась Анюта. — Я зашла в крайнюю избу, сказала, что надо срочно позвонить в полицию. Тетушка испугалась, дала телефон. Я не знаю никаких фамилий, не знаю, что происходило, но как-то выкрутилась… Сообщила про диверсантов, про человека по фамилии Туманов, что это дело имеет отношение к перестрелке у пансионата «Береговое» и там был спецназ… Мне повезло, что собеседник оказался не полной бестолочью. Он слышал о какой-то бузе. Быстро навел справки, потом меня соединили с человеком по фамилии Репнин…
— И что? — Глеб от волнения аж подпрыгнул.
— Прилетят… — выдохнула Анюта. — В Жуковку прилетят… Прилетели бы сюда, но здесь им сесть, видите ли, негде… Когда я все рассказала, этот Репнин был такой радостный, словно джекпот сорвал в казино…
Потом совместными усилиями вытащили из сарая сросшегося с доской Кострова, поставили его на ноги — доска осталась при нем, но свисала почти до земли — поволокли на дорогу. Гнали его по ней, а сами шли сзади — вернее тащились, едва отрывая ноги. Глеб держал Анюту за руку. Спина Кострова покачивалась перед ним, двоилась, расплывалась. Иногда диверсант оборачивался, угрюмо смотрел ему в глаза.
За невысоким кряжем возник поселок. Опрятные домики с разноцветными крышами, зелень садов. Гавкали собаки, «кукарекали» курицы. Виднелось шоссе, по которому ехали машины, поблескивал щит АЗС. Они брели к поселку — по бездорожью, мимо каких-то рытвин. «А нужно ли нам в поселок — народ пугать?» — шевельнулась мысль.
— К нам вертолет спускается с небес… — отрешенно констатировала Анюта.
«Ми-8» без опознавательных знаков опустился на относительно ровную площадку, дверца открылась, на землю спрыгнул мужчина в камуфляже со знакомым лицом и побежал к ним, придерживая головной убор и кусая губы от смущения и радости. Покосился на Кострова — тот не устоял под напором воздуха, рухнул на живот, ругался под своей доской — и схватил Глеба за плечи: