Хазани внял совету капитана и проехал к бывшему Дому советско-афганской дружбы. Когда талибы захватили Кабул, они расстреливали его с особым рвением, но до конца разрушить не смогли. Сейчас он представлял собой пятиэтажное здание с черными глазницами вместо окон. Повсюду пробоины от снарядов, отметины от пуль. Вокруг груды мусора.
По ним бродили какие-то тени. Назвать этих сгорбленных, тощих существ людьми можно было только условно. Все они находились на грани жизни и смерти, страдали наркозависимостью.
Хазани хотел было поехать домой, но все же зашел в коридор с помещениями по бокам. У самого его начала сидел на корточках человек в черных шароварах, такой же темной, жутко грязной рубахе, обросший так, что видны были только глаза, нос и рот. Волосы свалявшиеся, давно не мытые. Из сандалий торчали длинные черные ногти, загнутые вниз. Такими же страшными были и его руки, которые лежали на коленях и дрожали.
Человек протянул к Хазани дрожащую руку:
— Дай денег!
— Зачем?
— А ты не видишь? Мне надо. Вот моему брату, который лежит в комнате за стеной, уже ничего не требуется, а мне нужно. Совсем немного, сто афгани.
— Я могу купить тебе хлеб, кебаб, накормить. Хочешь?
— Не надо хлеба, кебаба, ничего, кроме дозы. Иначе я умру.
— Я дам тебе сто афгани, если ты ответишь на мои вопросы.
— А ты кто, полицейский?
— Разве я похож на полицейского? Неужели он стал бы говорить с тобой?
— Ладно, спрашивай.
— Сколько тебе лет?
— Двадцать.
Такой ответ крайне изумил Хазани. Он дал бы этому человеку лет пятьдесят, никак не меньше.
— Всего двадцать?
— Исполнится в октябре. Брату было двадцать два.
— Что с ним?
— Он умер.