Век испытаний

— Что с резервным питанием? Включай, давай, давай! Как нет? Да что вы там все, на своих выселках, с ума посходили?

— Всех выводить на поверхность, срочно!

Ремонтная смена, не успев приступить к работе, быстро направилась к спасительной клети. Они успели зайти далеко, и теперь нужно было около двадцати минут, чтобы вернуться, но этих людей торопить было не нужно. Каждый шаг увеличивал расстояние между ними и смертью. Возможно, тревога опять окажется ложной, думал каждый из них, но проверять это ценой собственной жизни ни у кого не было желания. Тревога на сей раз не была ложной. И уже очень скоро каждый из них и все в округе смогли убедиться в этом.

* * *

Довольный собой, Фёдор широким шагом пробирался сквозь лес к машине.

«Всё-таки талант не пропьёшь, электрик от бога! Понапридумывали всяких модных защит, понаставили наворотов. И что? От Будыки ещё никто не уходил! Делов-то. Теперь часов пять будете возиться, не меньше! А нам больше и не нужно. Все на гора!»

«Вот они. Торопятся. Давайте, сынки, давайте. Там ваше спасение», — Кондратьич выключил фонарь, чтобы его не было видно в темноте, и прислонился к крепи. Клеть лязгнула затвором и пошла вверх, увозя шахтёров.

«Всё. Главное сделано. В нужное время в шахте никого нет. Теперь упрямый директор подождёт некоторое время и спустит опять кого-нибудь, но мы и этого не допустим».

Когда на горизонт опустилась пустая клеть, Кондратьич открыл её дверь, расклинил ломом и — для большей уверенности — ещё и шахтной крепью. Обычно такие вещи не валяются где попало, но Матвеев позаботился об этом заранее.

«Ну вот. Теперь мы с тобой один на один, по крайней мере некоторое время, — Кондратьич направился в сторону электровоза. — Сейчас мы закрепим успех».

Он сел в кабину, повернул рычаг, и грязный подземный работяга начал набирать скорость. Чего стоило Кондратьичу спрыгнуть? Да ничего не стоило! Резкая боль, как тогда, много лет назад в больнице, только и всего. Грохочущий состав что есть мочи набирал ход.

Звука уходящего в темноту пустого состава Кондратьич уже не слышал…

* * *

Десять дней и ночей празднества по случаю окончания строительства пирамиды превратились в нескончаемый поток яств, вина и увеселений, ворвавшийся в царский дворец. Венец самолюбия фараона был закончен. Разделяя остроконечной золотой макушкой пустыню и плодородную долину, пирамида заставляла оглядываться на себя, и не было на Земле ничего более прекрасного и величественного.

Как и обещал, фараон сполна отплатил талантливому племяннику, но десять талантов не радовали Хемиуну. Он ждал. Ждал беду, которую никак не мог предотвратить. И на тринадцатый день скорбная весть разнеслась по долине… Пирамида теперь будет использована по прямому назначению. Фараон умер.

«Вот теперь ты, знающий о будущем всё, опровергни сам себя и измени свою дату смерти… докажи хотя бы себе, что ты не мог знать всего, а значит, и изменить что-либо из этого… Будь преданным, Хемиуну, твой хозяин ушёл, и в этом — часть твоей вины… ты знал, каким ядом его отравят жрецы, ты знал, что глухонемой слуга потом тоже примет его и уйдет вслед за своей великой жертвой, но ты не знал одного — как будет тебя терзать совесть…», — больше ни одной мысли в голове великого архитектора не появится, он последовал примеру преданного предателя — глухонемого слуги фараона…

* * *

Рассчитавшись и попрощавшись с Валентином Николаевичем, Иван сразу поехал в гостиницу. Ещё по пути, в такси, он набрал Лукьянца и сообщил, что видел досье, но ничего такого, что могло бы стать причиной «посадки» директора, с полным набором доказательств и показаний свидетелей, там нет.

— В досье в основном предположения и факты, требующие дополнительного расследования, — более подробно «докладывал» Черепанов уже из гостиничного номера, — полной доказательной базы у них нет, я уверен. Конечно, и эти материалы могут быть основой для каких-либо дальнейших расследований, но для этого понадобится много времени. Прошлых налоговых и товарных документов сейчас уже не сыскать. Понимаете меня — уничтожены по истечении трёх лет либо по халатности. И показаний не взять, многих уже и в живых нет, а некоторые покинули страну, ищи-свищи. Да и мало кто захочет уже давать такие показания, позабыли уж всё.

Лукьянец молча и напряжённо сопел в трубку, переваривая услышанное.