— Я постараюсь сделать все возможное, — сказал, прощаясь, генерал.
Из кабинета Комова Евгений Сергеевич уходил в приподнятом настроении и, несмотря на бессонную ночь и усталость, он чувствовал необычайный прилив сил от того, что частично выполнил просьбу друга, хотя и не нашел спрятанного серебра.
Прошел месяц, и Евгений Сергеевич копался на даче, как положено настоящему пенсионеру, зазвонил мобильный телефон, и он услышал голос генерала Комова.
— Привет пенсионерам, — проговорил Комов, — ну как дела на вольных хлебах?..
— Да ничего, привыкаю, — ответил Кудрин.
— Ты можешь ко мне завтра зайти часиков к десяти утра? — спросил генерал.
— А по какому вопросу? — спросил Кудрин.
— Да по поводу твоего американского друга, — ответил Комов.
— Хорошо, зайду, — ответил Кудрин и положил трубку мобильного телефона.
На следующий день Евгений Сергеевич уже шел до боли знакомым коридором управления и, подойдя к приемной генерала Комова, на минуту остановился. Сколько раз за годы службы ему приходилось здесь бывать — и, улыбнувшись, открыл дверь приемной.
Генерал сидел за столом и, увидев Кудрина, встал со стула и направился к вошедшему.
Они присели за стол напротив друг друга, и Комов посмотрел на Кудрина с открытой улыбкой.
— Я тебе, Евгений Сергеевич, должен сказать, что твое пожелание выполнено, — начал разговор генерал, — но работники нашего посольства нашли твоего друга в больнице. За неделю до их прихода Горин ехал на своем автомобиле и, не справившись на вираже, въехал в бетонную стенку. Состояние было критическим, но когда наши товарищи пришли в больницу, он еще мог разговаривать и внятно объясняться. Ему передали кортик его деда, он прижал его к груди и заплакал. Потом он просил передать тебе его письмо, и на этом разговор закончился. А через день твой друг скончался, и местный нотариус передал работникам нашего посольства последнюю волю из его завещания.
С этими словами генерал подошел к шкафу и вынул из него длинный предмет, в котором Кудрин сразу же узнал банджо: кожаный чехол с тремя большими пуговицами.
— Теперь это твое, — сказал Комов и передал инструмент Кудрину, — и вот письмо…
«Жека, спасибо, друг, живи и помни меня. Мой блюз закончен, и листья уже опали, прощай, твой друг Денис», — было написано в этом письме.
И скупая мужская слеза упала на щеку Кудрина, он не стеснялся этого, ведь, по большому счету, он сейчас проводил друга детства в заоблачную даль, а все остальное — это лишь лирика будней сурового века.