И он начал тянуть жизнь из себя, тонким ручейком перекачивая её в девушку.
Следующим утром воздух прорезал лай собак, и трое саней взобрались на перевал. Выскочившие из них люди аккуратно высвободили едва живую Маизу из колыбели рук удивительной ледяной статуи. Она была выполнена в виде фигуры мужчины в кольчуге. Белые как снег волосы едва не сливались с кожей, такой прозрачной, что был виден голубой отлив льда, из которого было выполнено изваяние. Распахнутые глаза, гладкие как поверхность стекла, не мигая, смотрели на восход, в сторону равнин. Люди подивились, поудобнее устроили в санях вялую, словно после долгого сна, Маизу, и уехали.
Когда на равнинах весеннее солнце растопило снег, когда из бледной, словно ещё не верящей в себя травы, выглянули маленькие цветочки, отвечая небу яично-жёлтыми лепестками соцветий, на шестом перевале морозный ветер сорвал серый снег с тускло-бурой земли, к ледяной статуи подошла девушка. Ветер трепал её снежно-белые волосы, звенел тёмно-синей кольчугой. Девушка вытащила из-за наруча цветок: тонкий стебель с шишечкой бутона на кончике. Склонилась и положила у ног статуи.
Глаза застывшего изваяния моргнули. Нет, не растаяла корка льда, стеклом покрывавшая их, не исчез иней с ресниц, не вырвалось ни вздоха из плотно сжатых бескровных губ. Но хрустально звякнули кольца кольчуги, но протянулись к цветку негнущиеся, непослушные пальцы, пытаясь его коснуться. И хватило одного неловкого движения, чтобы стебель надломился, а бархатистые лепестки упали на подставленную ладонь.
– Николас, – девушка сжала синие губы.
– Маиза, – ледяная статуя подняла на неё взгляд, узнавая. – Твои волосы…
Девушка отвернулась, провела рукой по прямым прядям.
– Уже не Маиза – Зима. Я больше не принадлежу своему миру, своей семье. Лучше б мы умерли тогда, оба.
– Не говори так, – Губы слушались плохо. Ник сжал кулак. – Я создам для нас замок, наполню его слугами, стражами, всем чем пожелаешь. Мы хотели быть вместе и теперь мы будем вместе вечно.
Зима по-прежнему не смотрела ему в глаза. И не слушала невнятное бормотание.
– У меня теперь своя жизнь. Тебя не было двадцать лет. Сначала я носила тебе цветы каждый год. Потом, стала реже. Последний раз была здесь пять лет назад. Не знаю, зачем я пришла. Привычка, наверное.
– Мы вернём всё что было раньше.
– В моей крови только лёд. Из-за тебя. Ничего уже не будет так, как раньше.
Девушка развернулась.
– Меня тянет к тебе, но это из-за родственности нашей природы. Ничего другого. Не ищи меня, я сама приду. Когда-нибудь.
Николас разжал ладонь. Лепестки рассыпались. Ветер разметал остатки, оставив лишь испачканную гладкую как лёд кожу.
– Не осталось ничего. Ни Николаса, ни Маизы, ни цветка. Лишь память, – с трудом разлепив губы, проговорил Ник. – А знаешь, как назывался этот цветок? – спросил он, обращаясь в спину уходящей Зиме. И сам же ответил: – Любовь…
– Ты заигрался, Зед, – Саламандра провела рукой по круглому животу. – Ты спутал реальность и игру. Сам привязал себя ко мне чувством вины, потом чувством долга. А я прикипела к тебе. В твоей реальности это называют стокгольмским синдромом – когда жертва проникается к агрессору симпатией.
– Тысяча демонов! Ты теперь меня с террористами ровняешь?! Посмотри вокруг! Что тебе не нравится?! Разве нам плохо вместе? Я построил для нас дом, – Максим обвёл рукой каменные стены, пол, потолок и гранитную мебель, – всё огнеупорное, всё для тебя!
– Я об этом и говорю, играешь в примерного семьянина, дом построил, сына вот решил завести, – она ещё раз погладила живот, – а кто мы для тебя? Точнее, что? Очеловеченные программы. И главное зачем? Влюбил меня в себя, чтобы бросить и уйти.
ebooksa