— Зачем все это, господин зверь? — наконец спросил я, — Зачем я в темнице?
— Таков обычай, — тот пожал плечами, — До конца испытаний клан не должен видеть своего абитура.
Он проводил меня до двери в другом конце коридора и открыл дверь ключом из связки.
— Примал должен лично принять решение отстаивать «слово» клана, и на это никто не должен влиять, — сказал Фолки и, ухмыльнувшись, добавил, — Ну, это если по правилам…
Я едва сдержался, чтобы не усмехнуться. Осознание того, что я все время был под присмотром, хоть и не особо эффективным, было палкой о двух концах. С одной стороны, понятно, как все-таки кандидаты в прималы проходили испытания, а с другой — так просто не сбежишь.
— Я буду недалеко, будь осторожен. Скоро заступит на смену уже наш зверь, но мало ли что… — сказал Фолки, придирчиво оглядывая мою новую камеру.
Комнатушка ничем не отличалась от той, только лежак здесь был отсыревшим.
— Ничего, высушишь, — ухмыльнулся Фолки, — Потренируешь свою воду.
— Кто меня хочет убить, господин зверь?
— Тебе знать не обязательно, у них все шито-крыто, — он покосился в сторону комнаты, где ждали растворения тела, — Как, впрочем, и у нас.
— Ну, а если…
— Первота, знай свое место, — хмуро ответил Фолки, — Завтра, в пещере, я тебе помочь не смогу, лучше выспись как следует.
Промолчав, я кивнул, и зверь захлопнул дверь. Послышался скрежет ключа в замке, и я остался в полной тишине и темноте. Вот же дерьмо нулячье, он мне даже свечку не оставил.
Я не помню, как заснул, но зато пробуждение четко отпечаталось в памяти. Дубовая дверь скрипнула, и в проеме нарисовались несколько теней.
— Из пещеры надо найти выход, — сказал незнакомый голос.
И я только-только сел, не понимая, о чем идет речь, как в лицо мне дунули искрящимся порошком.
А дальше картинку выключили…
Проснулся я от того, что вдруг осознал — земля подо мной горячая. Не открывая глаз, я пошарил ладонью. Не земля, а камень. Сырого тюфяка не было подо мной.
Я открыл глаза. Пещера, слабо освещаемая не только мерцающими белыми личинками на стенах и потолке, но и красными отсветами откуда-то сбоку. Я сел и ощупал себя. Та же одежда, и — какое облегчение — мой талисман на груди.
— Рычок, и тебя пустили со мной, — усмехнувшись, сказал я.