А я смотрела на его… лицо, четко очерченные губы, на породистый нос, брови, скулы, внушительный широкий подбородок с ямочкой посередине, снова в глаза… Сердце все ускоряло биение, и дело было вовсе не в том, что я совсем недавно бежала из последних сил… И не в том, что Джонатан сегодня меня спас.
Дело было в другом!
В том, чего быть совершенно не могло!
Абсолютно, никак и никоим образом быть не могло! Потому что он просто смертный! Он только смертный, он…
— Вы на меня странно смотрите, госпожа Герминштейн, — очень тихо и как-то крайне холодно произнес ловец.
— Как смотрю?! — продолжая глядеть между растопыренных пальцев, упавшим голосом спросила я.
Мэр отложил нож и вилку, взял салфетку, промокнул губы… и от этого жеста я на миг перестала дышать, затем так же холодно сообщил:
— Вы смотрите на меня так, словно собираетесь обвинить в использовании приворотного зелья.
И Джонатан посмотрел прямо в мои глаза.
Приворотное зелье…
А это мысль!
Убрав руки от лица, потянулась к кофе и…
И тут медведь разом вывалил на меня весь ворох моих же плащей.
Груда далеко не легкой ткани меня не порадовала. Щелкнув пальцами, отправила прочь и плащи, и медведя, и они бодрой вереницей направились к лавке, а вот я, утерев лицо после разлившегося на меня кофе, повернулась к Вегарду и прямо спросила:
— Господин мэр, так, значит, вы не отрицаете факт использования приворотного зелья?
Мэр сжал челюсти и вперил в меня очень тяжелый, злой взгляд.
— Молчание — знак согласия, — резюмировала черная ведьма.
И подозвала официантку, чтобы та налила еще кофе.
Вместо ответа господин Вегард подался ко мне и, игнорируя резко сократившееся личное пространство требующей пиетета и уважения черной ведьмы, зло произнес:
— Боюсь, что увлекшись теорией приворотного заговора в отношении вашей персоны, госпожа ведьма, вы недальновидно отослали все плащи, не озаботившись сохранением хотя бы одного.