Бездомная костлявой рукой обвела оживленный проспект:
– А то ты их сам не видишь? Не поверю. Снаружи они вроде как люди, а глянешь на их отражения в окнах или лужах – ан там и пусто. А так вьются стаями. Особенно нынче.
– Лидс…
Она опасливо огляделась:
– Ишь, шныряют вокруг, сучий потрох! Обмылки хреновы. Я их в таком множестве еще и не видала. Вон там по улице пробежал какой-то нетопырь и влез на стену, чисто паук. Видела еще, как какая-то деваха с белыми космами орет и лупит со всех сил по магазинной витрине, а стеклу хоть бы хны. А пять минут назад еще какой-то мужик пронесся вверх по Шестнадцатой, да прытко так, хрен угонишься. Ты мне хоть веришь?
– Отчего бы нет, Лидс. Только вот не знаю, куда Крис запропастилась, и вообще что-то нынче все вверх тормашками. Ты не можешь мне в двух словах объяснить,
– Я пару часов как из церкви. Ходила пастора проведать, поговорить. Не застала. Постояла под дверью, думала уже уходить, ан глядь – вон он идет, легок на помине! А видок хуже, чем у тебя. В смысле, не побитый, а какой-то будто шальной. Думала, хлебнул аль нюхнул чего – раз так по дороге шарашится. Лицо все сырое, чем-то перепачканное, не знаю даже чем. Меня-то он признал, впустил. А на само́м-то все равно лица нет, рученьки трясутся трясом. Я гляжу – у него там на столе вроде кофе. Поднесла ему. Так он прямо холодный выдул, как воду, и давай туда-сюда расхаживать и сам с собой разговаривать.
– О чем?
Лидия вместо ответа заторопилась вверх по авеню, и я двинулся за ней.
– Да кто б знал, – заговорила она на ходу. – Слово, да за ним еще, а чем они связаны, непонятно, но все злее и злее. Вся эта хрень насчет его житухи и еще бог весть чего. Я и подумала: драть твою лети, уж мне-то сколько говна пришлось за последние лет двадцать выхлебать, так я и то терплю! А он, при его-то церковном смирении, гляди-ка, озлел. Так и пыхает огнем!
Мне подумалось, сколько раз Джефферс в беседах с людьми, которым хотел помочь, упоминал имя Лиззи. Быть может, пытаясь помочь им обрести путь к какому-то там иному свету, он сам между тем тянулся к светочу
– Лидс, и что потом?
– Потом он вдруг перестает кричать. А когда начинает снова говорить, то уже спокойно, но…
– Как он выглядел?
– Да такой… конь в пальто, башка квадратная…
– Вот блин, – обреченно вздохнул я. Мы уже приближались к Шестнадцатой. – Ладно, Лидс. Ты поступила правильно.
– Сама знаю. Ну а ты-то что будешь из всего этого лепить?
– Я? Пойду в церковь. А вот ты, наоборот, уходи.
– Усекла.
Я тронулся вверх по улице, чувствуя при этом усталую обреченность. Было ли это страхом? Конечно, да. А еще мысль: стоит ли рисковать вторично соваться к тому, кто уже и так чуть душу из тебя не вышиб? И зачем: только из-за того, что кто-то явил милосердие и дал тебе приют среди ночи? Получается, да. И будем надеяться, что этого основания достаточно.