— Подождите… пожалуйста! — сказала Ларк, но знала, что ждать он не станет. Человек, убивший только что троих, ждать не будет, и она встала на подкашивающиеся ноги, и когда начала раздеваться, пыталась найти место где-то в мозгу, куда спрятаться, маленькое-маленькое, только бы туда втиснуться.
— Покажи, где ты спишь.
Он стоял рядом с ней, поблескивая ножом, рука с изуродованными ногтями бродила по ее веснушчатым плечам, по горлу, между грудей.
В комнате, общей у нее и у сестры, Ларк смотрела на потолок, а этот человек навалился на нее. Не издавая ни звука, не пытаясь ее поцеловать. Все у него было шершавое — руки, тело, тот кусок, что бил в нее изнутри. Нож лежал на столике рядом, и она знала, что если потянется за ним, человек ее убьет, и он так искушен в убийстве, что сделает это, даже если она только подумает потянуться за ножом, и потому она затаилась в том уголке в мозгу, далеко-далеко, и это была память о том, как мама держала ее за руку и они вместе исполняли ритуал отхода ко сну:
«Веришь ли ты в Бога?»
«Да, мама».
«Веришь ли ты, что мы не должны страшиться тьмы, ибо Он освещает нам путь?»
«Да, мама».
«Веришь ли ты в обетование Царствия Небесного?»
«Да, мама».
«И я верю. Теперь спи, детка».
Человек сверху затих. Он кончил свое дело молча, глубоким внутренним ударом, от которого едва не рухнула ее решимость не поддаваться боли. Слезы текли у нее по щекам, губу она прикусила, но не стала для него петь.
— Мама?
Голос ребенка, но не Робин.
Рука человека потянулась к ножу. Он слез с Ларк. Она подняла голову — заныли окостеневшие мышцы шеи — и увидела стоящую в дверях мать.
Фейз держалась обеими руками за низ живота. Лицо ее наполовину было в тени, на другой половине блестел пот.
— Мама? — сказал детский испуганный голос. — Мама, мне надо полить цветочки!
Так всегда говорила Робин. И Ларк знала, что так в раннем детстве обращалась ее мать к бабушке.
— Мамочка, быстрее! — взмолился ребенок в дверях.
Ларк услышала, как смеется этот человек — будто медленный звук молотка, заколачивающего гвозди в гроб, будто гулкий кашель щенка, которого душат глисты. Она едва не повернулась и не ударила его — едва. Но успела смирить ярость, решив, что постарается как можно дольше сохранить жизнь себе и матери.
ebooksa