Не надо, дядя Андрей!

Это прекрасно работало в те дни, когда я не встречал Лизу. Когда контейнеры из холодильника пропадали сами собой, голубую гладь бассейна не тревожили всплески волн и только едва уловимый ее запах оставался в холле. Я втягивал его носом как дикий зверь, почуявший добычу и ждал, ждал, ждал, когда можно будет бросить на пол спальни очередную шлюху, завернуть ей ноги за уши и заколотить с размаху в зад, без смазки, без подготовки, дурея и рыча от собственной боли. Просто дырка. Воющая, корчаящаяся дырка без мозга и чувств.

Сам себе вру. Именно ее чувства мне были нужны. Чтобы ненавидела меня, сопротивлялась, боролась, рыдала. Шлюхи это умеют, но редко делают искренне. Иногда я доводил их до исступления, когда они ползли, орали и отказывались от денег. Тогда я верил.

В те дни, когда мы сталкивались с «племянницей» дела были хуже. Я заставал ее на кухне, где она съеживалась при моем приближении, потом вздергивала подбородок, стараясь быть смелой и гордой, но стоило мне приблизиться хотя бы на шаг, убегала в свою комнату. А я вдыхал страх, растворенный в воздухе, соль ее слез.

Я видел, как она плавает в бассейне, сидит на скамейке в саду, сворачивается клубочком и засыпает во время просмотра фильма в гостиной. И не мог дождаться ночи. Таскал потом за волосы шалав по этим местам, драл их в бассейне, на скамейке, втрахивал в диван, на котором сидела Лиза, но не мог насытиться, сколько бы ни доводил до воя и слез.

С полуночи до шести утра она никогда не появлялась вне своей комнаты. Дверь была неизменно заперта. Да, я проверил. Да, не один раз.

Должен был убедиться, что она не появится в самый неподходящий момент.

А убедившись, совсем потерял над собой контроль. Мог разложить девку прямо на ступенях на второй этаж, мог придушить ее до хрипа в метре от входа в Лизину спальню. Но моим любимым местом все равно оставалась банкетка в кабинете. Раз за разом, как заведенный, я повторял сценарий того вечера. Животом на кожаную поверхность, развести бедра, залить охлаждающий гель и ебать до потери сознания. А потом развернуть и вогнать за щеку, пусть пучат глаза и давятся. Но, увы, именно там разница становилась очевидной. От раздолбанных жоп, куда член проскакивал без задержки до тренированных блядских ртов, умело и привычно массировавших ствол.

Жить так было тяжело. Но я привыкал. Постепенно привыкал. Ярость не уходила, теплилась седыми углями в уголке души, похоть выдыхалась как пиво к утру, и я потихоньку поверил, что так мы сможем дожить до осени, а там приспособиться и к Лизиным поездкам в институт.

Но однажды, в одно яркое воскресенье я ждал Олега с Глебом, чтобы отправиться пострелять по тарелочкам в глубину леса, переночевать в машине и с утра порыбачить. Они задерживались, но меня это не волновало. Я собирал еду в сумку-холодильник, проверял снасти и пневматику и отменял заказанных на сегодня шлюх. Черт дернул меня выглянуть в окно, чтобы свериться с погодой.

Глеб, оказывается, уже приехал.

Он стоял во дворе и… болтал с Лизой. Я доверял парням и разрешал ей выходить, когда они в доме. Она никогда этим не пользовалась. Но последние дни расслабилась, осмелела и сменила плотные джинсы и водолазку на более уместные в жару футболку и шорты.

Под которыми сейчас был только купальник. Она ждала, пока я уеду, чтобы искупаться. Вот только он совсем не скрывал ее мягкую блядскую грудь под футболкой и Глеб, мой бро, стоял и пялился гораздо ниже Лизиных глаз!

А она смеялась, накручивала локон на палец, облизывала губы и только что не раздвигала перед ним ноги!

ЛИЗА

1.

Я боялась его. Боялась и плакала ночами. Боялась и следила за каждым его шагом, уверяя себя, что это для того, чтобы снова не попасть ему под руку. Тенью скользила по дому след в след, прячась лучше ниндзя.

Кусала губы, когда слышала подъезжающую в полночь машину. Кусала губы, когда слышала шаги и смех на лестнице, кусала губы, подслушивая под его дверью. Потом он стал смелее, и я следила за ним чаще. Смотрела от начала до конца, как он стискивает зубы, когда берет этих женщин. Выламывает им руки, возит грудью по холодной плитке, загорелые пальцы впиваются в белую кожу, крупная ладонь хлопает по щеке, накрывает вялые груди. Огромный жилистый член входит с хлюпаньем в их дырки. Шлепает кожа о кожу. Скулят девки, орут, плачут, стонут, давятся членом, пуская слюни.

Я запоминала. Он не был со мной особенно жесток. С ними он был гораздо жестче. Иногда я думала, что перетянутая во всех местах веревками проститутка не выживет после того, что он делал с ней. Но они всегда выживали и уезжали к утру и только тогда я уходила в свою комнату, зажимала ладонь между бедрами и терлась об нее, потому что живот крутило острой болью от нежеланного возбуждения.

Плакала потом до утра.

Вставала измазанная в собственной смазке и шла смотреть на него спящего. Прямо в его спальню, в одной короткой футболке, без всего.

Он спал всегда голым, не просыпаясь от скрипа двери. Бугрились мускулы на огромных темных руках, покрытых татуировками, переливались мышцы на мощном животе. Круглый накачанный зад умолял дотронуться до него.