Только пальцы стирали слезы с лица, едва касаясь кожи подушечками. А потом он их облизывал, и следующий поцелуй был еще солонее.
Марк потерся щекой о мой висок, вздохнул.
– Кончишь для меня? – вдруг спросил он. – Здесь. Только для меня?
В прозрачной желтизне его глаз таилось что-то… такое, чему я никогда не смогла бы отказать.
Он снял легкое садовое кресло с пирамиды таких же, выстроенной в углу, где теснились круглые столики и шезлонги, заброшенные этой странной весной, казалось, навсегда. Усадил меня в него и встал на колени прямо на каменную плитку. Стащил мои домашние штаны вместе с бельем и раздвинул бедра так широко, что пришлось закинуть ноги на подлокотники.
Я была максимально, неприлично, бесстыдно открыта для него, но не испытывала вообще ни капли стыда или смущения. Даже не вспоминала о том, что мы живем тут все-таки не одни. Под разгорающимся огненным взглядом я чувствовала только ответно разгорающийся пожар в теле. Судорожную дрожь, частое дыхание, покалывающие в кончиках пальцев иголочки – когда он склонился надо мной, и я погрузила пальцы в его жесткие темно-рыжие волосы, я разрыдалась от первого же прикосновения горячего языка. Моя печаль, моя истерика и тревога проходили через все тело жгучими волнами и перерождались в не менее жгучее ненасытное желание.
Марк любил меня вылизывать. Его язык всегда творил невероятные вещи, но сейчас я была чувствительнее, чем обычно, и меня подбрасывало от каждого согревающего выдоха на слизистой, от медленных круговых движений, от коротких быстрых посасываний.
Все то время, что внутри меня росла и росла сладкая боль, я плакала. Плакала, когда он отстранялся, чтобы полюбоваться и бросить ошеломляюще острый взгляд из-под ресниц мне в лицо. Плакала, когда его пальцы сновали внутри меня, дополняя сладкие касания приземленностью проникновения. Плакала, когда он слизывал мою смазку с внутренней стороны бедер. Эти слезы делали происходящее ярким и горьким, а потом выплеснулись коротким бурным рыданием и густой смазкой прямо ему на язык.
– Идем…
Я едва свела ноги.
Едва оделась заново.
Едва не попросила его остаться, когда он целовал меня, делясь моим же вкусом.
Но выдержала до конца.
Только уцепилась за его руку как потерянная девочка и не отпускала весь короткий путь до квартиры.
Это должно было случиться. Не могло не случиться. Наше хрупкое равновесие казалось вечным, но на самом деле держалось только на умолчаниях. Оказывается, не только я их люблю. Они тоже – и Марк, и Дима. Пока не сказано вслух, можно притворяться, что с Кипра никак не улететь, никак не попасть ни в Россию, ни в Италию, ни в какую-нибудь из промежуточных стран. Кажется, только я одна не понимала, как важно было продолжать молчать.
Не дать лопнуть мыльному пузырю, внутри которого мы умудрились построить свой временный мирок. Но слова были сказаны, и на них пришлось реагировать.
Мы вернулись вдвоем, и Димка сделал вид, что так и надо. Он похвастался тем, как приготовил соус для креветок, Марк закатил глаза и отодвинул его от плиты, велев пока накрывать на стол. Тот обиделся и ушел что-то еще делать с закусками. Меня снова отстранили от подготовки, но я бы и не смогла ничего сделать. Я стояла у перил террасы и делала вид, что любуюсь закатным кусочком моря, который открывался между домами.
И снова было шампанское, креветки, клубника, шоколад – не хватало только грешного торта, но я не стала спрашивать Марка, почему он за ним не съездил. Взбитые сливки, фрукты, тот самый многострадальный соус.
Легкий-легкий ужин, и мы все знали, почему он такой.
Зеркальное отражение ужина перед первой попыткой Марка улететь. Только сегодня все было иначе. Шампанское кружило голову – я ела клубнику из их рук, облизывая пальцы то Марка, то Димы, скармливала им кусочки шоколада и тут же глубоко целовала, чувствуя горечь какао, раздевалась для них, чтобы не упустить ни единого касания голой кожи.
ebooksa