Ириска на двоих

– Люблю тебя… – так тихо, что мне показалось – я это даже не слышала.

Не до того было. Что за очевидные вещи он говорит? Его губы уже сказали это три миллиона раз в секунду.

Я не могла напиться его вкусом, не могла оторваться, сплетаясь с ним языками, прикусывая его губы – еще, пожалуйста, еще! Пусть прекратится не сейчас! Хочу наполниться им до конца, сколько будет позволено.

Его пальцы трогали меня везде – я ощущала очень смутно, почти не осознавая, что мы уже не в коридоре, мы в спальне, и поцелуи спустились ниже, и пальцы касаются легко, нежно, настойчиво, трепетно, узнаваемо. И не забывают освобождать меня от одежды – его от одежды тоже. И снова поцелуи – везде, вообще везде. Его губы и язык на каждом миллиметре моей зацелованной кожи. И твердая шкура, загрубевшая за месяц в Москве, вновь тает под ласками, словно Марк – южное солнце и южное море одновременноо.

Он будто узнавал меня заново – подробно, куда подробнее, чем раньше, сканировал собой до самой глубины и в самом высочайшем разрешении – и потому невероятно медленно, но как же неверояно плотно и полно!

Мне кажется, я умирала от счастья каждый раз, когда сияющий золотом взгляд устремлялся в мои глаза. Откуда такой? В сумрачной спальне в пасмурный день – какое солнце просвечивает его желтые глаза так пронзительно, что они загораются огнем при взгляде на меня?

Кожа терлась о кожу – его слегка шершавая, странная, золотистая, гибкий драконий хвост, моя белая, так и не загоревшая за время моего затворничества на острове. Мы сплетались друг с другом и целовались, все еще не насытившись, а потом он выгнулся, развернул меня, опрокинув на спину, так что голова откинулась с кровати и проник внутрь медленно и горячо, словно сам был солнцем.

И вот тут я поймала дежа вю. Потому что в последнюю секунду распахнула глаза и увидела в дверях Димку. С упаковкой суши в руках.

Курьер, наверное, звонил, но мы вряд ли слышали за стуком сердец.

Я ахнула, Марк замер и поднял голову, тоже глядя на Димку, а потом опустил взгляд на меня.

Второй раз, надо сказать, это ощущалось драматичнее. Наверное, играло роль то, что квартира и кровать были Димкины, а я его, вроде как, официальная девушка. И не просто два соперника встречаются там, где одному уже повезло, а реально – его женщина изменяет ему с лучшим другом прямо в его доме. Тут только зажмуриться и молиться.

Если бы мы были обычными людьми. Если бы я не собиралась сегодня с ним расставаться, потому что радость вытекла из наших отношений и в половинке чашки ее не удержать. Если бы Марк с Димой не были близки сильнее, чем просто друзья и просто братья. И в конце концов, если бы я сама была нормальной женщиной. Но я уже смирилась, что это не мое – быть нормальной и как все.

Просто любить того, кто заботится обо мне, ведь что еще надо?

Мне надо совсем другое.

Кажется, я тоже научилась общаться взглядами от этих двоих.

Потому что в этот момент, когда Марк, горячий, длинный, напряженный Марк еще был во мне, я протянула руки к Димке – и он шагнул к нам, роняя пакет с суши и одним движением стаскивая футболку. И я почувствовала теплую благодарность, разливающееся по моей коже как подогретое масло. От обоих. Так вот как они это делают. Вот как ощущают.

И то, что Димка не присоединяется как полноправный третий, а дает Марку напитаться мной, а мне им, оставаясь на вторых ролях, лаская там, где не хватает рук или губ, добавляя, дополняя, докручивая до максимума, но всегда играя лишь вторую скрипку, доказывает мне, насколько хорошо он понимает нас обоих. Мне так хорошо рядом с ними – с долгой любовью Марка, изматывающей, бесконечной, жаркой, когда мы уже просто скользим друг по другу, покрытые потом, но он упорно не кончает, чтобы не прерывать наш первый после разлуки раз. С Димкой, который не мешает ему, но между делом доводит меня до одного-второго-третьего оргазма, так что я уже просто теряюсь в пространстве и мне кажется – вокруг меня всегда, вечно будет двое мужчин – огонь и тьма.

И кажется, все это длится часами… может, и длится. Я засыпаю под равномерные покачивания, я просыпаюсь, когда Марк вновь целует меня и смотрит, нависая сверху и наконец не выдерживает и стонет от невозможности сдерживаться дальше.

А потом мы уже втроем переплетаемся в кровати, которая наконец становится нам как раз, и я смотрю в зеркало на потолке и, наверное, впервые в жизни не имею никаких вопросов к своему отражению.

Потому что неважно, как выглядит мое тело, если оно сплетено с бронзовым и золотистым мужскими телами.