— Теперь только одно — партизанская война.
— Да-а, время бы протянуть до весны, а там — тайга заговорит…
Молчат оба.
— …Вот почему, — как бы своим мыслям отвечает Лазо: — вот почему я и думаю — вам надо здесь начать, а я — уйду с отрядами в Приморье. Там буду собирать и организовывать силы, а к весне, сплошным партизанским фронтом надвинемся из тайги на магистраль…
— …От самого океана, до Забайкалья… хорошо…
Крепкий, коренастый Мухин поднялся.
Настоящий приискатель — в высоких унтах[9]. Надел шапку-ушанку.
— Ну, товарищ Лазо, значит — так! — и подал руку.
Крепкое пожатье.
А потом Мухин надел рукавицы, вскинул за плечо японский карабин и, низко согнувшись, шагнул за дверь зимовья.
В звездную холодную ночь.
Вкусно пахнет на кухне.
Косматая голова свесилась с нар, маленькие глазки блестят, ноздри раздуваются — нос почуял добычу, курносый, такой же маленький и живой, как глаза лохматой головы.
Вот протянулась жилистая и длинная рука к печке на сковородку и, как клещами: мигом — хвать пирог! И в рот…
Нет его.
Пока Прасковья оглядывалась на входившего грузчика с подушкой, — пирога уже на сковороде не хватало — пустое место пенилось маслом.
— Ах, ты окаянный — корявая твоя морда! — и она в шутку дернула его сковородкой по ляжкам…
— Что, Прасковья Ивановна, недочет в пирогах. Опять курносый слопал?
— Опять, сердечный…
На нижних нарах смех, шлепанье карт и голос:
ebooksa