— Кто едет?
— Свой.
— Какой отряд?
Молчание. Потом — мягкий топот лошадей по снегу…
— Стой, стой! Мать твою… стой: тар-р-ах-чок-чок… И раз’езд кидается во мглу предрассветную тумана в погоню, — на скаку стреляя по невидимым всадникам. Только крупы лошадей темнеют в тумане.
Передовой нагибается — прицеливается:
— Чок. — Кажется сшиб… еще…
Лошадь валится, подминая всадника, но тот не растерялся и лежа — в упор наезжающему казаку:
— Трах…
— Ой! — схватывается тот.
На поводу у стрелявшего другая лошадь. Подтянул — рвется, храпит. За гриву — раз и, на седло… И бешеным скачком отрывается от налетевшего раз‘езда и — ныряет в туман.
Ему — несколько выстрелов в спину, в туман наугад…
— Эх! — рыжий, сгиб… проклятые… — Ильицкий думает, смотрит в бинокль на дорогу, туда, вниз, в лощину, между сопками…
— Далеко… ну, едва запел… А ловко его смазал… — продолжает осматривать долину.
Уже солнце взошло. Слепит только что выпавший за неделю снег.
Здесь высоко, хорошо, безопасно…
— Ворочаться ли… — думает Ильицкий, — как быть с Ольгой… она там осталась… как выберется?..
Но бесполезно — лошадь одна… время не ждет — надо скорее доскакать к Лазо… дороги все заняты… по следу разыщут — все равно не добраться.
— Вон, проклятые! — и Ильицкий тихонько осаживает в сосны лошадь, продолжая смотреть.
Внизу, в лощине, на рысях проходит японский кавалерийский отряд; впереди небольшая казачья разведка.