— Стойт!.. стойт!.. там…
— Что? — Враштель впереди, оборачиваясь.
— Смотряйт… там… бурсунка…ысс… там — ысс… Но не оканчивает фразы.
Залп Винтовочной сопочки из леска:
— Чуить… чуить… чуить… пых… пых… чак… ссс…
Несколько кавалеристов дернулось, рванулись лошади. Лошадь хорунжего мотнулась вправо, шатнулась и рухнула в канаву.
Другой грузно ткнулся в грязь дороги, молчит, убит… Кавалеристов в миг сдуло с коней: мишень.
— В цепь! — кричит Враштель, осаживая лошадь в канаву, — пулемет!
Японский офицер соскочил с лошади, тянет ее тоже к канаве…
— Цек-цек… ну… дергает он за повод. Та нейдет.
Пюик — пулька в голову лошади, — та вздыбляется, подбрасывает на поводу японца.
Потом — оба в канаву…
… — Батюшка, родной — смилостивись!.. — Женщины валяются в ногах у Враштеля, в грязи на площади и молят.
— Перед народом! срам ведь… стыд… старики… вели, чтоб там, в холодной пороли, пожалей седину… Молод ты сам и у тебя отец… вели…
— Молчать! — сволочь… Эй, там — снять штаны…
Их восемь… Все это старики села Гордеевки, самые древние в целом округе… Теперь их за сыновей, за всю деревню, за всю волость собираются пороть на площади перед всем сходом.
Стоит вся деревня — молчит. Потупились глаза у баб, угрюмо смотрят мужики.
А на козе, без штанов — голые, худые ноги стариков повисли натуженные, примотанные веревками к перекладинам.
— Срам-то какой, срам… — вздох в тишину одного старика с козы.
— Ну, живей! — там…