3. В мутной воде
— Ваня! Ты не слышишь? Стучат.
— Где? — Иван Федорович вскакивает.
— В нашу дверь.
— Не может быть! — Иван Федорович хватается за голову.
— Что это? Обыск? Конфискация?
У Ивана Федоровича волосы дыбом. Его жена Марья Григорьевна спешит к комоду. Скорее — кольца, серьги, часы. В старый чепчик завернуть — бросить на верх печки. Костюм мужа, летнее платье — в узелок, в амбар под дрова.
Стучат.
— Сейчас, сейчас откроем! Ключи ищем, — кричит в коридор Иван Федорович. Коленом зацепился за умывальник, падает на пол. Глаза на выкате.
Шопотом:
— А вдруг расстреляют… Надо письма уничтожить. Сжечь. Где спички? Маша, спички.
Марье Григорьевне некогда. Губы матовые — лихорадит. Куда спрятать деньги? За люстру, под шкаф, в матрац — найдут, найдут. Везде найдут. О, проклятые. К себе за кофту. Не отдаст. Пусть убьют.
Сама к дверям. Долго возится: ключ, цепочка, затем крючок, заслонка.
— Ну, идите!
У дверей хорошо одетый японец. Спокойно покуривает папиросу. Улыбается.
— Здесь квартира банковского служащего Передрягина?
Марья Григорьевна ничего не понимает. Но японец держит себя чрезвычайно свободно.
— Мне нужно повидаться с Передрягиным по делу. Здесь он?
— Здесь! Войдите.
«…что касается Читинского банка, примите все меры предосторожности…»