— Ну, Штерн, тогда надо, значит…
— Вот то-то оно и есть… А то бы разве я усидел в городе…
— В сопках летал бы?..
— Известно — летчик!.. — и оба разражаются хохотом.
— Черти!.. А ведь правда… — и Кононов присоединяется к ним.
— Скорей, ребята, живей… — отряд уже наверное подходит к станции… — и Горченко налегает на костыли — один за другим они с глухим ржавым скрипом выскакивают…
— Готово! — Горченко с Барановым навалились на лом и скатывают рельсу за насыпь.
Кононов в это время раскидывает с другими партизанами шпалы.
Работа окончена — шесть стыков рельс разобраны, насыпь срыта и заграждение к станции сделано.
— Теперь хоть сам броневик иди — отряд может спокойно действовать… — и Горченко сел у полотна и закурил… Баранов! — он оборачивается к нему. — Иди смени наблюдателя.
Баранов вскидывает карабин…
— А как насчет сметанки, все смекаешь? — и Кононов лучится глазами хитро.
— Горбатого могила исправит… — Горченко машет рукой. Ребята смеются.
— А что, плохо, что ли… — Баранов шагает на смену… Маленький карапуз легко и четко.
Остальные скатываются в кусты и там залегают с винтовками на прицеле в выемку.
Кононов остается с ними и рассказывает о городе. Партизаны слушают с жадностью.
5. Всем… всем… всем…
Чак-чак… — по ремню и магазинной коробке винтовок, руки цепко на караул. Два партизана в улах, гимнастерках с патронташами на поясах стоят на вытяжку у входа на станцию Свиягино.
Яркое утреннее солнце в просветах тополей аллеи.
Снегуровский с лошади — повод ординарцу Солодкому: