— Ыгы… — мнется старик.
— Хороший. Он в партизанах-то все при командире был… Храбрый… Сметливый.
Молчит Трофимыч…
А старуха рада сердце излить… и говорит… говорит.
— Отдайте, бесы окаянные… Отдайте!
На перроне Евгеньевки изумленная толпа грудится в кучу.
Какая-то маленькая сморщенная старуха вцепилась в японского часового, царапает ему лицо и кричит, как безумная:
— Отдайте, поганые!.. Сына моего отдайте!
Удар прикладом в грудь валит старуху с ног.
На свист часового сбегаются японские солдаты.
— Руська!.. Не карасо!.. Идить!
И долго еще по пути в арестное помещение рвется из рук конвоира и кричит громко и пронзительно:
— Аспиды!..
3. Мать
Лицо такое же печальное, похудевшее, в морщинах и складках.
Но в глазах уже нет того странного прерывистого блеска, от которого шаг до безумия.
Теперь в них только глубокое горе и вместе решимость… твердость.
Товарищ Сибирская получила известие.
Ее младший сын Игорь опасно болен… Лежит где-то там… в Хабаровске.
Клин вышибается клином.
ebooksa