— У-у-иии!..
Ей аккомпанируют два деревянных барабана. Наконец героиня кончила петь. Падает ниц. И заключительный аккорд трескотни несется из-под палочек: тарррррр!!..
Два китайца-барабанщика так стараются, что с них пот льет градом.
— Ай!.. — затыкает уши разрумяненная, расфранченная девица и склоняется к плечу американца. Тот, только что выдержавший бой с китайцами, злобно урчит:
— Гаддэм!.. — Больше он ничего не произносит и осовелыми глазами смотрит на эстраду.
А там развертывается трагическая драма.
Девица ближе склоняется к плечу американца и тяжело вздыхает.
Как не вздыхать!
На сцене, с огромной лошадиной головой и длинной косой, с секирой в руках носится муж этой белой куклы, старый мандарин, и собирается ее казнить за неверность…
Вот он взмахивает палашом над головой жены. Он как бы раззадоривает себя: жжиижжиии!.. — свист палаша.
— Хо! Хо! — весело выдыхает тысячная толпа зрителей-китайцев.
Жиж! — Опять свист, и вдруг тишина нарушается точно лавиной обрушившейся трескотни барабанов.
Лица китайцев-зрителей, потные и красные, весело улыбаются. Они здесь расположились как дома, по клетушкам партера и рядам легких балконов.
Бесшумно между зрителями носятся бойки с чаем, рисом, сластями, фруктами и бесконечным разнообразием китайской кухни. И опять с чаем и опять со сластями…
А китайцы-зрители все пьют и едят, потные, красные и веселые. Так они могут сидеть круглые сутки. Героическая драма, случается, идет по целым неделям беспрерывно. Актеры играют ее в несколько смен. Зрители так же текучи.
А горячие полотенца все летают по рядам с яруса на ярус, и китайцы вытирают ими пот и перебрасывают дальше. Как белые птицы, носятся в воздухе горячие полотенца.
И гул стоит в театре от литавров.
Тихо, в таком аду, подремывают за перегородками партера старые ходи, мирно посасывая свои длинные трубки.
— Джимми!.. — Румяная девица склоняется к самому уху американца. — Ты мне принес шоколад?
Джимми сплевывает, осклабился:
ebooksa