Ходя быстро скидывает тулуп, переваливается через какой-то заборик и по садику — к дому, а там к форточке крайнего окна:
— Капитана… — тихо в форточку: — Снегуровска… — несколько громче, и стук по окну.
В комнате зашевелились, щелкнул предохранитель револьвера. Кто-то подошел к окну и в полумрак ночи китайцу:
— Шима ходя? Ну?
Вместо ответа, в руках китайца — белая бумажка поднялась к самой форточке.
Форточка открыта.
Из комнаты протягивается рука и берет записку. Ходя снаружи добавляет:
— Твоя ходи! Шибыко скоро ходи… сичас ходи…
Форточка тихо закрылась. Китаец обратно через забор.
И снова по пустынному кварталу раздается стук колотушки и тягучая песня китайца-караульщика.
За углом, у ресторана «Модерн», Снегуровский садится в мотор и через минуту мчится на вокзал. Вот пролетели виадук. Направо, вниз, и мотор застопорен.
— Ждите, я скоро обратно… — выскакивает из автомобиля Снегуровский и запасным выходом проскальзывает никем незамеченный на перрон вокзала, а оттуда через сеть путей, под вагоны — и в черный тупик пакгаузов — на товарную станцию.
Там в углу — контрольная будка. И там есть свой товарищ — железнодорожный смотритель.
Вошел. Бесшумно, при свете бледных нитей луны, проходящих через переплеты маленького окна, подошел к аппарату. Наклонился и что-то шепнул железнодорожнику. Тот включил аппарат.
— Алло, Клодель?
Из аппарата тихо, едва слышно, шепотом:
— Да. Со мной говорит Снегуровский?
— Совершенно верно. Вы вызвали меня передать мне тайну?
— Три — целых три…
— Я слушаю вас.