Баронесса подносила к глазам платок:
— Иван, Иван, зачем ты это сделал?!
— И вы не ушли после этого в монастырь?
— Я сделала больше — я написала стихи. Они выгравированы на его могильной плите.
В широком (слишком широком для мужского скелета) тазе «Ивана» видна аккуратно просверленная дырка — «след рокового выстрела». Скелет маленький, желтый, он дрожит, когда его трогают, и грустно трясет своей электрической гирляндой.
— Прежде он стоял в моей спальне, — томно прибавляет баронесса, — но пришлось вынести — несколько раз он обрывал свою проволоку и падал ко мне на кровать…
СОННАЯ ЯВЬ
Было это третьего дня.
Сидели мы у Порфирия Игнатьича долго. Засиделись. В конце концов какой-то человек, все время сосредоточенно ходивший в угол столовой, где стояли на столике графинчики и бутылочки с разноцветными ярлычками, предложил заняться спиритизмом. Наружность у него была таинственная — вернее, никто из нас не знал, откуда он и кто его пригласил в гости к Порфирию Игнатьичу, а сам хозяин (фамилия ему была Пузырьков) был человек деликатного обращения и вследствие этой, очень веской, причины не мог спросить сам:
— Что, мол, вам угодно, милостивый государь…
Свое предложение прекрасный незнакомец произнес грубым басом и потому все поверили в необходимость спиритизма в этот именно день.
Сонечка, хозяинова дочка, ухватилась на эту мысль, потому что в ней было что-то таинственное, и мы все решили: да, это необходимо.
Достали блюдечко, бумагу с буковками и тотчас же блюдечко задвигалось, причем при каждом ответе неизвестного духа Сонечка говорила:
— Ах, как интересно!..
Порфирий Игнатьич:
— Ловко.
Я считал своим долгом сказать:
— Да, бывает.