Пишу из поезда. Непривычно. Ты ведь знаешь, я не езжу поездами. На перекладных добираюсь куда угодно. И за ночёвку платить не надо. Делаешь лицо посерьёзней, помашешь техникой перед вочером и едешь дальше. Но вот пришлось. Тоска, скажу тебе. Раньше в поездах всё качалось и постукивало, тык-дык, тык-дык. Поезд был железным животным, переваривающим в брюхе недовольных верхними местами. Теперь ничто нигде не шелохнётся, с верхних полок даже пыль не летит. Повезло, что в купе одна, могу просто смотреть в окно, а то щёлкал бы кто-нибудь каналами по стеклу вместо моего бесконечного любования кое-где даже нестриженными зелёными зарослями. Передавай маме привет. И, пожалуйста, я предпочитаю бумагу. Очевидно, что проще написать (молодец) от руки и кинуть мне скан. Но, деточка, ты же художник, не ленись. Я любуюсь твоей прелестью даже в межбуквенных расстояниях. Тяжело, но надо. Любить всегда тяжело. Твоя.
***
Привет. Сегодня солнышко.
И ты у меня солнышко. На чём мы с тобой в прошлый раз? Не уверена, что всё, что ты уже знаешь и узнаешь обо мне позже, будет соответствовать реальному положению дел. Ба у тебя маргинал (красиво пишется, да?), живёт уже несколько лет (ого) в шерингах. Очень удобно, кстати — едешь куда-нибудь и пишешь, читаешь, думаешь о чём-нибудь не спеша. О тебе, например. Выходишь в нужном месте, работу выполняешь и следуешь дальше. Подсаживаются другие по тому же направлению — и плата меньше, и истории людей слушаешь по дороге. Весёлых, правда, мало. Жить в шеринге, на мой вкус, то же, что в хостеле каком-нибудь, только на колёсах. Раньше, даже не помню сколько лет назад, их звали машинами или автомобилями. Только управлять ими нужно было самостоятельно. И многие умели, представь себе. Ещё и имели зачастую по одной-две машины. Те воняли безбожно. Можешь себе представить? А я любила этот запах. Но не в час пик, конечно. Что такое час пик, я тебе не объясню, сама поищи по случаю. А ещё задолго до этого люди ездили на лошадях. Не смейся, я вижу. И было это не так давно, как ты пытаешься представить. Лошадью, кстати, тоже нужно уметь управлять, да-да. Многим в нашей жизни нужно было управлять. «Из точки А в точку Б…». Если хочешь что-то познать в этой жизни, иди на курсы вождения старых автомобилей. И бери обязательно на ручке. Там тебе объяснят. Целую.
***
Привет, цыплёнок.
Приехала в Сочи. Слава богу, море невозможно изменить. Всё остальное претерпело. Бедолаги на берегу потеют в волонтёрской форме, дробят гальку в песок. Роботы теперь на всех рабочих местах, а люди поголовно ударились в народные промыслы, озеленение и хор. Чем ближе к природе, тем лучше. Сидят, дробят гальку каменным ножом, вручную, аутентично. Радуются, что делают этот мир чище и комфортнее. Крошка, я хочу, чтобы ты знала: грязь — это красиво. И хаос — это красиво. Природа не признаёт чистоты и упорядоченности. И те, кто так упорно воссоздаёт её на каждом квадратном миллиметре, не думают, что посадочный план природы много хитрее. А, может, и нет его вовсе. И рододендроны не торчат так точно из-под пальмы, выдавая победителя тендера на проектирование — программу L.E.S.2.0. Началось-то, чёрт побери (зачёркнуто), с электрокаров. За пять лет с их появления везде воцарилась гробовая тишина. Даже птиц начали включать в кустах, чтобы люди с ума не сходили. А шум — это прекрасно. Мы-то внутри наполнены шумом. Сердце стучит, кишечник урчит, суставы скрипят. Ну, положим, скрипят они только у таких идиотов, как я. Но я имею пока (?) право на собственную глупость и собственный шум? Как чудесно, что они не могут заглушить море.
***
О чём рассказать тебе сегодня, зайчик?
В прошлый раз была грязь. Это то, дорогая, с чем ты столкнёшься, если будешь работать руками. Руки грязные — в муке ли, в краске ли. В голове немного грязи — на листе немного грязи. На самых лучших фотографиях всегда есть грязь. Называется, кстати, шум. Так что не бойся ни шума, ни грязи. Людей не бойся грязных, шумных, несовершенных. (Мы с дедом твоим познакомились в Абхазии, лет сто назад. Был какой-то ужин случайных туристов. Он встал во главе длинного, уставленного едой стола, закрыл глаза, приложил свою огромную ладонь к груди в разрезе мятой широкой рубахи и запел, поднимая другой рукой бокал с чем-то крепким домашним. Даже местные притихли от такого порыва. Огромный, лохматый и грязный, как Зевс. Как тут устоишь?) Теперь кругом все идеальные. Без морщин от эмоций, без узловатых прожилок на руках, стоптанных пяток. Лишили себя «недостатков» нанороботами. А по мне так лишили себя красоты. Что может быть прекрасней исполосованного временем лица? Мир мой перевернулся, дорогая, с ног на голову. Всю жизнь я стремилась к незаметности, а оказалась в центре внимания. Дети показывают на меня пальцем, как на неприличное место у статуи в музее. Хотя кто теперь ходит в музеи? Чудаки… Но, знаешь ли, быть чудачкой удобно! Я остриглась, почти в ноль (ещё короче, чем ты видела в последний раз). Вымачиваю кончики пальцев в туши, мне нравится такой градиент на руках. Мочки забавно отвисают, волосами не прикрыты, сиротки. Хотя серьги давно не ношу. Свои я оставила тебе на память, спроси потом у мамы. Мне их подарила бабушка, давно. Она приезжала в гости, торжественно были вручены серьги дутыми колечками, а матушке моей — отрез шерстяной ткани клетчатой. Сшила мама потом из него широкое платье на большой живот, ждала братика младшего. Очень красивая была в нём. А у бабушки руки были шершавые, когда она меня обнимала.
***
Здравствуй, золотце.
Хожу, снимаю старые места. Хочу оставить тебе. Научишься проявлять, сама напечатаешь и повесишь рядом с моими старыми карточками — было и стало. Найди у мамы в кабинете, в жёлтой коробке одно фото. Я там в твоём возрасте примерно, стою с тёткой на набережной, держу её за руку. На мне ещё юбка такая нелепая до колен и гольф один убежал. И очки на носу такие круглые. Смешная, правда? Я, мамочка моя, тётка, бабушка, прабабушка. Мы все были до тебя, солнышко. Нас было много. Стоим теперь рядом, обнимая одна другую.
***
Дорогая моя, любимая, здравствуй.
Спасибо за письмо. Оно чудесное. Оно замечательное. Ты очень старалась, я вижу. Самое прекрасное письмо на свете. Сегодня у меня по плану поход на море. Я буду плыть, плыть, пока совсем не устану. Скажи мамочке, что я её очень люблю. Я знаю, она читает эти письма тоже. Нет, я сама. Моя дорогая, моя ненаглядная (как у Паустовского, помнишь?), ты — лучшая дочь, которая только могла мне достаться. Был один шанс, и он случился. Не это ли счастье? Я жила не всегда так, как тебе хотелось. Но я мать, ты дочь, матерей не переделывают. Береги нашего цыплёночка. Не давай ей становиться кем-то другим. Других и так — целый мир. И вот ещё. Купи мне вазу какую-нибудь керамическую на барахолке. Не люблю пластик, ты знаешь. Земля к земле. Прощай. Ведь это от слова «прости». Прощай меня. Прощай.
Поезд неслышно подошёл к перрону. Дверь отъехала. Женщина с покрасневшими глазами в мятом сером плаще осторожно переложила из одной руки в другую старую вазу, всю в прожилках и трещинах, затем стала в сумочке искать билет. Рядом с ней стояла коротко стриженная девочка лет пяти, в круглых очках без стёкол, с погнутой правой дужкой. Шейку девочки оттягивала плёночная камера в раскрытом кофре. Женщина нашла, наконец, билет и коснулась им глазка сканера. Затем снова переложила в правую руку вазу, левой тронула девочку за плечо. Та напоследок повернула головку к вокзалу, словно ища кого-то глазами, затем плечи её поникли, и она послушно вошла за матерью в вагон.
Я кое-что потеряла
Алёна Гапак
Поезд прибыл на вокзал Роттердама, дёрнулся и остановился. Магда открыла глаза после краткого мутного сна. Огляделась по сторонам, почему-то зацепилась взглядом за парня в синей рубашке. И тут наконец поняла, что проснулась. То есть поняла, что спала. Спала! Черт! Ей же нельзя сейчас спать, нельзя ни в коем случае.
ebooksa