Аристократка замялась. Скорцени почувствовал, что д’Ардель в комнате не одна и что она вопросительно смотрит на того, под чью диктовку преподносит ему урок деликатного шантажа. Из тех, которые он и сам время от времени преподносит слушателям своих Фридентальских курсов.
– Можете считать, что да, – как-то слишком уж неуверенно подтвердила Жанна. – Это имеет какое-то значение?
«Неужели папа римский? – задав себе этот риторический вопрос, Скорцени рассмеялся. Да уж, станет вступаться за него властелин Святого престола, которого он только недавно этого самого престола чуть было не лишил. – Но стоп! Сестра Паскуалина. Паскуалина Ленерт – вот кто может оказаться тем благоразумным советником, который постоянно подсказывает мстительному папе, а главное, его кардиналам от ватиканской службы безопасности: „Не горячитесь. Этот громила может еще понадобиться нам. Имейте христианское терпение, дайте возможность приобщить его ко всесилию нищенского гроша святого Петра“»[50].
65
Их совещание еще продолжалось, когда на пороге появился полковник Сахаров и, спросив разрешения, доложил:
– Господин командующий, только что получена телефонограмма из Берлина от начальника вашей канцелярии полковника Кримиади. Он уверяет, что дано принципиальное согласие Гиммлера на встречу с вами.
Генералы удивленно переглянулись и поневоле взглянули на потолок, представляя себе, что видят сквозь его казарменную серость божественную голубизну небес.
– Это известие получено от самого Гиммлера?
– Из его канцелярии, господин командующий. Но соизвольте заметить, – никак не мог отвыкнуть полковник от своего дворянско-старорежимного лексикона, – что исходит оно, естественно, от самого рейхсфюрера, поскольку названа дата. Поэтому не следует думать, что это очередная пропагандистская отговорка.
– Вы забыли назвать саму дату, полковник.
– Двадцатое июля[51].
– Наконец-то, – басисто проворковал Трухин. – Пусть даже с опозданием на два года.
– Но это еще не Гитлер, – обронил Малышкин. – И неизвестно, делается ли это с его позволения. У них там вечный кавардак. СС соперничает с вермахтом, «Остминистериум» претендует на нас, в пику генеральному штабу…
– И все же позволю себе заметить, господа, – не разделял их пессимизма закаленный в белогвардейских эмигрантских схватках полковник Сахаров, который стал теперь кем-то вроде личного порученца при командующем, – что в настоящее время Гиммлер сосредоточил в своих руках такую власть, о которой еще недавно даже не мечтал. И если бы нас взяли под попечительство СС, превратив в свои части…
– Только не в части СС. У нас и своей собственной славы хватит, полковник, – прервал его разглагольствования Власов. – В Россию мы должны войти Русской освободительной армией, а не трижды проклятыми там эсэсовцами.
– Командующий прав, полковник, – кротко поддержал его Трухин. – Не потому, что командующий, а потому, что прав.
– Позвольте передать полковнику Кримиади, что вы даете свое согласие на эту встречу, – щелкнул каблуками полнолицый стареющий Сахаров, выправке и гвардейской фигуре которого завидовали многие крестьянские сыны из офицерского корпуса армии Власова.
– Дипломатический этикет требует этого, – согласился командующий.
– В неуважении к которому нас частенько упрекает старая русская эмиграция, – заметил Малышкин. – Во время моей поездки в Париж летом прошлого года мне это давали понять на каждом шагу. Русская белогвардейская эмиграция так и не может понять, в каких же отношениях мы пребываем сейчас с руководством рейха. И кто мы: союзники немцев или же пленники их?[52]
– Очень скоро они сообразят, что каким-то непостижимым образом мы соединяем в себе скорбные лики пленников с воинственными ликами союзников, – поднялся Власов, давая понять, что совещание закончено. Все знали, что командующий терпеть не мог диспутов и полемик, к которым, кстати, давно пристрастились здесь, в эмиграции, белогвардейские генералы.