Гремучий ручей

22
18
20
22
24
26
28
30

– Двенадцать лет, Клаус… – напомнил фон Клейст. – Что изменилось за двенадцать лет? Почему именно сейчас?

– Место… – Клаус смотрел поверх его плеча, и Ольга была почти уверена, что смотрит от на нее. Видит, чувствует, ждет. Или приглашает присоединиться к этой странной игре? – Место особенное. Слышишь зов? Уверен, Ирма его слышит. Ирма всегда чувствовала все тоньше и острее. Она лучшая из нас троих, чтобы ты там ни считал.

– Что с местом? – В голосе фон Клейста послышалось раздражение пополам с нетерпением.

– Вспомни черную книгу, Отто. Вспомни, что в ней написано про особенные места? Такие, где солнце не жжется, где проще управиться с нашей жаждой.

– Думаешь, это оно?

– Я знаю. – Клаус усмехнулся. Поразительно, с какой скоростью он менялся, как неумолимо быстро обретал и разум, и хватку! – Ты говорил про наш священный Грааль, братец? Так вот я его нашел.

– Здесь? – Фон Клейст подался вперед.

– Здесь. – Клаус отступил на шаг. – Ты говоришь, кровь убивает? А я говорю, что одно и то же вещество может быть в равной мере и смертельным ядом, и лекарством.

– Кровь? Ты хочешь сказать, что наш священный Грааль – это человек? – Фон Клейст явно не верил.

– Мне так думается… – Теперь уже Клаус сделал шаг вперед, заставляя брата отступить. – Лекарство бывает очень горьким. Иногда от него невыносимо больно. Что ты знаешь о боли, братец?

– Ничего… – Фон Клейст казался растерянным. – Тебе ли не знать, что такие, как мы, не чувствуют боли! Это одно из преимуществ нашего вида.

– А я почувствовал! – Лицо Клауса исказила гримаса. – Мне хватило лишь одного глотка… – Он замолчал и, кажется, снова посмотрел на Ольгу. Мог он ее видеть в этой темноте? Или просто чуял? – Кажется, в тот раз я вообще впервые понял, что значит чувствовать. Ты сказал о плюсах, но не сказал о минусах. Таким, как мы, чужды не только обычные человеческие слабости, но и их маленькие радости. Вкус еды, вина, женщин… Ничего этого мы не чувствуем! Только кровь делает нас чуть более живыми, чем мы есть. Чуть более живыми и чуть более безумными. Но эта кровь… – Он мечтательно вздохнул. – Эта кровь обратила все вспять. Она вернула мне разум, братец Отто. Поверь, больше нет нужды держать меня на цепи и кормить объедками с твоего стола. Я знаю, что ты пытался. Может быть, пытаешься даже сейчас найти решение этой маленькой семейной проблемы. Я сам был таким в свое время. Верил, что можно достичь того, что даровано нам по праву рождения, стать тем, кем когда-то были наши далекие предки, минуя этот этап…

– Называй вещи своими именами, Клаус! – усмехнулся фон Клейст. – Это не просто этап, это сумасшествие! Слишком высока цена! Да, ты стал богом! Научился убивать, воскрешать и повелевать! Но ты стал сумасшедшим богом!

– Я был сумасшедшим богом, – уточнил Клаус, – до тех пор, пока не повстречал ее… – Он замолчал и снова посмотрел поверх плеча фон Клейста. – Священный Грааль, братец.

– Ты про погибельную кровь мертворожденных? – В голосе фон Клейста послышалось изумление. – Еще одна семейная сказка.

– Погибельная кровь. Какое поэтичное название! Да, я про нее, братец.

– Одного мертворожденного хватало, чтобы уничтожить целый род, – шепотом сказал фон Клейст. – Таких детей убивали прямо в колыбели, не пускали в мир. Ты помнишь историю про сумасшедшую Агату? Уверен, что помнишь, Ирма очень любила ее слушать, заставляла кормилицу рассказывать ее по несколько раз за ночь. Думаешь, Агата стала сумасшедшей потому, что выжила после рождения ребенка?

– Я знаю эту историю. Можешь не уподобляться старой кормилице. – Клаус покачал головой.

– Нет, ты знаешь не всю историю. В отличие от меня, ты никогда не интересовался семейными архивами. Агата сошла с ума не потому, что выжила, а потому, что родила двойню. Да-да, наш уважаемый прапрадед был одним из двойни, а второй… Ну, скажи мне, кем оказался второй?

– Мертворожденным… – В голосе Клауса не было удивления. – Уверен, что он был мертворожденным.