Герцог ре,Сфорц

Жаль, что скидок в учёбе ему за это никто не делал, да и за плохое поведение по головке не гладили.

— Крес! — крикнул он в открытую рабом дверь, когда тот выходил из камеры, — Ты меня прости за вчерашнее. Я сам не знаю, чего так разошёлся.

— Это ты меня прости, Фрин, — глухо раздалось из-за закрытой двери камеры товарища, — И спасибо, что исцелил синяки, которые сам и поставил.

— Вот, молодцы какие, — похвалил их Цадий, закрывая на засов дверь, — Тока лучше бы вы вчера друг дружке морды не били, — добавил он, уже удаляясь по коридору, — В следующий раз, чую, хозяйка точно вас на лавку ко мне отправит.

Голодом в карцере не морили и даже порции тут были не меньше, чем в школьной столовой. Фрин свернул тюфяк, лежащий на мраморном выступе — не только голодом морить, но и портить здоровье провинившихся школьников спаньём на холодном камне, никто не собирался — и разложил принесённую еду.

Здесь, не в общей школьной столовой, а в одиночестве, он вдруг вспомнил, как первый раз в стенах школы наелся до отвала, и как директриса ругала Лидору, повариху, когда ему стало плохо от переедания.

Фрин старался меньше вспоминать о прошлом, в котором, кроме холода, голода и побоев, практически ничего и не было. Он не знал, ни откуда он родом, ни кто была та женщина, которую он мог бы называть своей матерью.

Осознал Фрин себя, насколько он помнил, в каком-то обозе, который, казалось, бесконечно долго, откуда-то и куда-то ехал. Помнил чью-то красную мужскую рожу, которая постоянно на него кричала. А потом он оказался на одном из постоялых дворов возле города Эллинса, что был на сотню лиг южнее Нимеи, второй столицы Винора.

Но, про географию эту, он узнал уже здесь, в школе. А тогда он был оставлен на том постоялом дворе, где с тех пор и до семи или восьми, он и сам не знал свой точный возраст, лет работал во дворе, убирая мусор и подметая дорожки.

Видимо, тот красномордый мужик, как теперь понимал Фрин, был не очень-то и плохим, раз не охолопил его и не продал в качестве раба — кто бы там стал разбираться? — а просто бросил.

Потом были какие-то злые вооружённые люди, которые разграбили и чуть не спалили все постройки двора. Семья владельца постоялого двора оказалась в таком положении, что и себя-то с трудом могла прокормить. И снова Фрин оказался в обозе, с которым и прибыл в Промзону.

Предоставленный сам себе, он занимался подёнными работами у разных хозяев и попрошайничеством. Один раз, даже, удачно украл почти треть лотка булочек у зазевавшегося пекаря.

Когда в нём проснулся магический источник, он чуть не умер, но как-то выкарабкался. На него положил глаз один из мастеров-кожевников и хотел забрать к себе, но тут-то и появились те, о ком в Промзоне, и не только, говорили полушёпотом и оглядываясь.

Убирая к порогу использованную посуду, Фрин усмехнулся, вспомнив, как он плакал и скулил, когда узнал, что его схватили вездесущие люди страшного барона Нечая Убера.

— Фрин! Так тебя уже выпускают?!

— Не ори! — тоже крикнул, через две двери и коридор, он Кресу, — Услышат, что шумим — точно высекут!

— Да кто услышит-то?! — продолжал кричать Крес, — В школе одни рабы остались! Остальные на карету пошли смотреть! На большую! Которая по рельсам поедет!

Крес был прав. Кроме обслуги, в школе сейчас никого нет, и если бы не вчерашняя драка и последовавшее за ней наказание, то и они бы, вместе с учителями и со всеми учениками, оставшимися при школе на летние шестидекадные каникулы, тоже бы пошли смотреть на очередную интересную придумку их герцога. Да и ученики из благородных и состоятельных семей, которых распустили на каникулы по домам, наверняка там будут — какой дурак пропустит такое зрелище?

— Меня в госпиталь работать заберут! А вернут сюда после работ или нет, я не знаю! — ответил он.

— Вряд ли вернут! Фрин, купи пирожных, будь другом! Я перед Каминой извинюсь! Я тебе деньги потом отдам!