Схватка

— Все вина и напитки как надо взад доставим, мои люди по местам разложат каждую бочку, лично прослежу… Склад, опять же, если понадобится, снова опечатаем вашей печатью, ваше сиятельство, чтобы никто не смел зайти кроме вас, господина архканцлера милостивого…

Нет у меня времени на выяснения. Завозит, помогает — и ладно.

— Можно больше не опечатывать, Турмалли. Делай свое дело. Я — признателен.

Я еще раз выразил свое почтение, удовлетворение, радость необъятную, и отпустил виночерпия. Занзак Турмалли с энтузиазмом вернулся к своим обязанностям, я даже удивился, заметив, что он помогает двигать одну из тачек, зорко приглядывает, чтобы колеса не скакали на выбоинах старых замшелых плит.

Какой искренний… работник…

В голове промелькнуло: а что, если в бочонках Турмалли — яд? Нет, чушь собачья, зачем подливать яд в вино, которое я пока не могу продать? Да и смысл травить кого-либо, я ведь решил свою задачу — выплатил Алым их содержание, а отравить меня обычными средствами невозможно, и враги это уже знают. Повинуясь импульсу, я подбежал к тачке, которую помогал толкать виночерпий, и десяток секунд шел рядом. Турмалли смотрел на меня странным взглядом. Но веточка мертвожизни — молчала. Значит, яда в бочонках — нет. А вот господин архканцлер, произведя странные манипуляции, стал выглядеть в глазах челяди идиотом.

Нет, ребята, не идиот я — параноик. В душном микрокосме Варлойна нужно быть готовым к всякому.

Дальнейший путь до Оргумина прошел без приключений. Берег обрывался песчаной, кое как укрепленной камнями кручей, внизу же была бухточка, замкнутая каменистыми утесами. Длина ее пляжа составляла около километра. По одну сторону ее утеса — это я уже знал, осмотрев карту Варлойна — личные пристани Растара и приближенных, по другую — примерно в двух километрах в сторону Норатора — начинаются военные пристани, где на приколе стоят десятки парусников и галер, некогда — гроза Оргумина, а ныне — просто трухлявое дерево и ржавое железо… Так говорили мне ветераны, среди которых и моряки попадались.

Расположив Алых в ста метрах от склона среди цветущих олив, я начал спускаться вниз, к паре тусклых огоньков возле заостренного силуэта шатра. Степняки, молча кивнув, ушли. Дисциплинированные ребятишки…

Щеки разгорячились, саднил, заплыв каплями пота, шрам от пули Хвата. Но прохладный упругий ветер приятно обдувал лицо…

Море сливалось с горизонтом. На фоне темной стены виднелись белые пятнышки парусов. Рыбаки, контрабандисты, купцы не знали ни сна ни покоя.

Каменные влажные ступени пересекали плети дикого винограда. Я спускался и думал, что обязанности мои — прямые мужские обязанности — мне будет трудненько сегодня исполнить. Перед глазами мельтешили кровавые оттиски Большой имперской печати, лишавшие меня власти и в перспективе — жизни.

Паршивая ночка для любовных утех…

Полог шатра был распахнут, и она ждала меня внутри, стоя в свете ламп, свисавших с поперечин потолка.

Она ждала без затей, с тем особым и невинным раскрепощением, которое мгновенно вскипятило мою кровь.

Босые маленькие ступни утопали в ковре, выше красноватые блики лежали на обнаженных бедрах, играли в прятки с тенями на самом сокровенном, подчеркивали темный, винный цвет напряженных сосков… Атли усмехнулась краем рта и немного расставила ноги. Ее храм бликов и теней уже был готов принять паломника…

— Ну, не бойся, входи, здесь только я и ты… И никто не услышит твоих криков…

Я вошел, деревянными пальцами теребя пуговицы рубашки.

— Ты хочешь есть, пить, или…

Я не хотел ни есть, ни пить. Я алчно сграбастал ее, одновременно со странным нутряным рычанием пытаясь сбросить все глупые покровы цивилизации. Она ответила мне, и ее необыкновенно сильные руки начали срывать эту глупую, скучную, ненужную одежонку, придуманную слабаками для слабаков…