Схватка

Атли была чистой, гладкой и бархатной одновременно.

Некоторые женщины в постели похожи на прыгучих обезьянок, некоторые — на ледяных самок богомола, другие напоминают впавших в медитативную прострацию монашек. Это не зависит от комплекции, а только от раскрепощения и внутренней страсти. Атли была кошкой. Она была жаркой, раскалившейся, искрящейся кошкой-царапкой, чьи отметины легли на мое тело сладко ноющим ядом. Иногда, когда она совершенно распалялась, мне хотелось, как коту, усмиряющему кошку, прикусить ее за шею, но вместо этого на ее предплечья ложились мои руки и я немного нажимал, смиряя ее неуемную страсть и властность. Она покорялась этому нажиму, склоняла голову, а пальцы мои оставляли на ее раскаленной коже красные оттиски…

Когда мы, наконец, пресытились, она откинулась на подушки, перевернулась на живот и сказала задумчиво:

— Море — это самое чудесное, что я видела в жизни.

Изгиб ее спины манил нестерпимо.

— Научишь меня плавать, Торнхелл? Да, вода пока холодна, я пробовала… Но я хочу приехать к тебе среди лета, когда море будет теплым… Одна. Ты научишь меня плавать, серый волк?

Я поперхнулся, промямлил нечто вроде: «Ну конечно, с радостью…» А сам ужаснулся всему, что происходит. Черт, девка в меня втрескалась, и что теперь? Ее папаша — один из сильнейших игроков континента, и Санкструм он срежет одним небрежным росчерком сабли.

Переиграл… Дочь владыки Степи начала испытывать ко мне что-то большее, чем глубокая привязанность… И я теперь чувствую себя матерым интриганом, который использует женщину в своих целях, ну, пусть не совсем в своих, а на благо Санкструма, но факта использования это не отменяет. Я, конечно, не святой, но пользоваться людьми мне как-то не по нутру. Хреновастенько я себя при этом чувствую…

А если ее папаша навяжет мне брак и таким образом подчинит себе Санкструм без вторжения и войн?

Кто же кого переиграл? Я — Сандера, или Сандер — меня?

Тут, однако, мои тревожные мысли были прерваны. Дочь Сандера так стиснула меня в объятиях, что дышать, а тем более думать о чем-либо кроме близости, стало решительно невозможно.

Глава тридцать первая

Блаженствуя на подушках, я смотрел в вырез шатра, видел серебряную тропку луны на легких волнах и думал. Атли лежала лицом к выходу, закинув ноги мне на грудь, так, чтобы я мог любоваться всем, чем наделила ее природа. Море завораживало дочь Степи, монотонный плеск волн даровал умиротворение. Масло в лампах почти прогорело, в стороне я видел жаровню с приготовленными углями и кусками сырого мяса — для ночного завтрака в стиле Алой Степи; тарелки с закусками, пару кувшинов с вином или пивом… Но есть пока не хочется, хочется блаженства.

Несмотря на скверные предчувствия и такие же мысли, мне было хорошо. Сладкая истома обвила тело. Я неспешно размышлял, положив одну руку под голову, а другой массируя ступни, тонкие лодыжки и стройные икры дочери Степи и жалея, что рука моя дотягивается только до ее подколенок. Династический брак? Положим, Сандер устроит мне династический брак, втихую прирежет всех Растаров и через меня — а ведь я герцог, черт возьми, настоящая голубая кровь Санкструма! — легализует свою власть в империи, превратив меня в нового императора и свою марионетку. Он ведь хитер, хитер как старый, битый жизнью и жраный охотничьими собаками лис. Только такой мог сплотить все племена Степи в единый кулак. Ну и черт с ним… Марионеткой я не буду, не на того напали, выставлю свои условия. Возможно, если породнюсь со Степью — это будет правильный и единственный выход в войне против фракций, если завтра моя затея с Большой печатью не выгорит. С другой стороны — я обязан сохранять жизни всех этих ублюдков из имперской фамилии, ничтожных самодуров мармедионов, гнусных и кровожадных хэвилфраев, и сколько их там еще, у алкаша Растара, имеется, включая рыхлых от безделья дочурок? И самого Растара охранять — я ведь последняя надежда дряхлой Империи.

Что до Атли… Вряд ли найду женщину лучше… И я не веду сейчас речь о божественном сексе… Амара… Воспоминание вскипело и схлынуло, когда Атли, извернувшись, снова замкнула меня в объятия. Она была совершенна во всех смыслах, и это совершенство одновременно будоражило и пугало.

Я потерял счет времени, только замечал, что лунная дорожка слегка сдвигается. И снова схлынуло… и мы лежали, сплетясь телами, просто лежали, и было нам хорошо.

От порога раздался вкрадчивый шорох, там кто-то громко чихнул, будто выстрелили из стартового пистолета. Атли вскочила, я — следом, нагнулся, впотьмах попытался нашарить гладиус.

В тускло освещенном прямоугольнике входа возникли два огромных мерцающих золотом глаза, два мохнатых уха, и пышные усы. Глаза воззрились на нас с извечным удивленным выражением «А чего это вы тут делаете, а?»

— М-мэ? Уа-ар-р! — сказало существо, блеснув немалыми клыками, и, пропав на миг, снова явилось, аки призрак. В зубах оно держало некий предмет, принадлежность которого даже в сумерках определить было просто — удавленная крыса.

— Шурик? Как ты нас отыскал?