Забытое время

— Ага? — Ноа, занервничав, задрал голову.

— «Мет» или «Янки»?

— «Мет», без вопросов! — ответил Ноа.

Генри ухмыльнулся:

— Правильный ответ! Дай пять. Что скажешь про Грэнди[54]? Вытянет?

И все дела. До самого парка они оживленно обсуждали бейсбол, а Джейни и Дениз молча шли бок о бок. Дениз от огорчения онемела.

— Ужасно жалко, — вполголоса сказала Джейни. — Я не знала, что с ним будет, когда он вас увидит. Он больше не вспоминает, но… Он теперь, наверное, только Ноа.

Они помолчали.

— Зато ему по-прежнему нравится все то же самое, — прибавила Джейни. — Ящерицы, и бейсбол, и всякое новое. Вы бы видели, что он из «лего» строит. Просто фантастические здания.

— В мать пошел, — после паузы сказала Дениз.

Джейни вспыхнула, пожала плечами:

— Он счастлив.

В парке они отыскали газон, луг. Там под ручку гуляла пожилая пара. По тропинке двигалось многолюдное хасидское семейство — пасло детей, не подпускало их к берегу пруда на краю луга. Люди кормили уток — в пруду кипела мешанина из клювов и крошек. На траве стояла девочка, крутила хула-хуп, круг за кругом, как пришелица из иных времен.

Джейни и Дениз уселись на одеяле в тени раскидистого дерева и достали контейнеры с маслянистыми шариками моцареллы, хумусом, виноградом, морковкой и чипсами из питы, придавили салфетки термосами, чтоб не разлетались. Они прихватили с собой бейсбольный мяч и перчатку, и пока накрывался стол, Генри и Ноа отошли подальше, стали кидаться мячом, и Генри ловил его голой рукой, как прежде.

Дениз наблюдала. Ноа и впрямь был счастлив. Сразу видно. Приятно, что Ноа счастлив, как обычный ребенок. И к лучшему, что он забыл Дениз, это она понимала, но боль не притуплялась. Спасибо природе, что та взяла свое, но Дениз никак не могла отмахнуться от ощущения, будто ее чего-то лишили — лишили того, что могло бы стать драгоценным, если б она придумала, как это сохранить.

Опершись на локти, она лежала под трепещущей зеленой листвой. Генри бросал мяч размеренно, расслабленно, и лицо у него, как и у Ноа, было дружелюбное и нейтральное. До Дениз наконец дошло то, что в глубине души она знала и так: Генри верит в историю с Ноа не больше, чем прежде, а делает все это ради нее, ради Дениз. Из любви к ней. Его любовь к ней звучала в шлепке мяча по старой перчатке Томми, а любовь Дениз — к Генри, и к Томми, и к Чарли, и к Ноа — в плеске листвы на ветру, и эти шумы сплетались в звуковую паутину, и эта паутина уловила Дениз, держала в этом мгновении, вот здесь и вот сейчас.

Дениз лежала и смотрела, как Генри и Ноа перебрасываются мячом — туда-сюда, туда-сюда, как всегда, повсюду делают отцы, и сыновья, и мужчины, и мальчики.

— Посмотрим, как ты свечку возьмешь, — сказал Генри и запульнул мячом прямо в небо.

Джейни писала Андерсону. Думала, ему не помешает послеживать за Ноа на случай, если книгу решат переиздавать. Теперь, когда в стране Джейни во всем своем лихорадочном великолепии царила нормальность, порой приятно было вспоминать. Джейни с Джерри объединяла не дружба, но иная, глубинная, связь: они союзники. Джейни написала ему о приезде Генри и Дениз, сообщила все полезные подробности, рассказала, как радовался Ноа, не узнавая их обоих. Послала электронное письмо, потом еще одно, однако Андерсон не ответил.

Джейни надеялась, что с ним все хорошо. Виделись они лишь однажды — Андерсон заглянул в гости, принес ей книгу, и было это за несколько месяцев до того, как он опять уехал из страны. Отклики на книгу вышли смешанные: одни критики игриво нападали на автора, словно его исследование — какой-то недопонятый «испорченный телефон» или жульничество и серьезно к нему относиться нельзя; другие заинтересовались его результатами, но не знали, как к ним подступиться.