Уникум

— Что ты сделала? — ого, оказывается все не так плохо. Я могу говорить. Уже неплохо.

— Никто не смеет отвергать меня, — чеканя каждое слово, произнесла она. — И ты еще не раз пожалеешь о своем решении. Это же, — она указала мне на грудь, — каждый день будет небольшим напоминанием о твоей глупости.

Я бы посмотрел, что на что указывала высокородная, однако каждое движение вызывало необычайные муки. Даже кричать было больно. Поэтому оставалось лишь верить ей на слово.

Терлецкая ушла, а я так и остался лежать на холодной траве, недалеко от леса. Нет, я не боялся того, что меня не найдут. Скоро ребята отправятся на занятие в клубы и точно обнаружат меня. Больше всего интересовал малюсенький вопрос: КАКОГО ЧЕРТА СЕЙЧАС ПРОИЗОШЛО? В общих чертах все было более-менее ясно. Света показала какое-то заклинания саморазрушения, так? Судя по ее словам, я не умру. Это вроде как присказка, сказка будет потом. Только почему так больно?

Спустя какое-то время я попробовал пошевелиться. И это даже получилось. Однако пульсирующая боль в груди усилилась, расходясь по всему телу. Нет, сам я точно не доберусь до комнаты. При малейшей попытке опереться на локти, в глазах потемнело.

— Вон он, вон! — услышал я вопль Рамиля. — Макс, ты живой? Блин, эта психичка убила его? Вот просто так взяла и убила?

— Не тараторь, — ответил взволнованный голос Байкова. Я даже представил, сейчас серьезное нахмуренное лицо Димона. — Максим, ты меня слышишь?

— Слышу.

— Что произошло?

— Грудь, — только и ответил я.

Мне спешно начали расстегивать пиджак и рубашку, а потом Рамиль что-то со злостью сказал по-татарски. Что-то про какой-то кутляк или вроде того. Мишка вскрикнул и замолк. И лишь Байков, судя по звукам, остался невозмутим.

— Тихонько берем его и тащим в медпункт. Рамик, осторожнее, не видишь, ему больно.

Путешествие на самую верхотуру Дома Чудес я запомнил смутно. Вроде кто-то встречался на пути, отшатываясь от нас, как от прокаженных. Рамиль ругался, а Байков выговаривал ему. Мишка ежеминутно спрашивал, как я себя чувствую. В общем, полная неразбериха. А потом меня положили на мягкую кровать и наступил относительный покой, прерываемый едва слышными голосами.

— Максим, проснись, — почувствовал я легкое прикосновение.

Через силу, но я поднял веки. Боль, словно того и ждавшая, нахлынула с новой силой. Передо мной сидел Якут, а позади него стояла пухленькая пожилая медсестра. Уложенные в пучок волосы выбились, на ее лбу блестел пот. Такое ощущение, что она куда-то бегала. Или за кем-то.

Якут деловито разглядывал мою грудь. Одежду так и не сняли, видимо, боялись меня двигать.

— Больно все время или когда двигаешься?

— Все время. Когда двигаюсь больнее.

— Старайся не шевелиться. Пару дней проведешь здесь.

— Уму непостижимо, — всплеснула руками медсестра. — Проклятие и на территории школы.