– Он спрашивал о твоей маме? Или предлагал помощь от нее? Так ведь? Только когда слышишь о ней, ты становишься таким…
Ее голос дрогнул, и я повернулся, чтобы увидеть влагу в грустных глазах невесты. Черт, меньше всего хотелось расстраивать ее сильнее, чем уже случилось.
– Знаешь, это очень плохая привычка – всех жалеть, – сказал раздраженно, не зная, как уйти от темы и не вызвать у нее обиды. Я мог говорить с ней о личном. Обо всем. Кроме разве что матери… – Не нужно, малыш. Она не стоит ни слез, ни сожалений, ни тем более прощения. Просто прекратим вспоминать эту женщину.
– Хорошо. – Одри попыталась улыбнуться. – Если ты так решил.
И сразу я почувствовал, как невеста отдалилась.
Черты ее лица изменились, руки принялись беспокойно расправлять складки на юбке, взгляд устремился к окну… И без того опечаленная последними событиями, напуганная и раздосадованная, теперь она снова пряталась от меня в своем маленьком мире. Как тогда, когда только приехала. Одри не приняла мой ответ, не поняла причин, по которым я резко с ней говорил, но постаралась с ним смириться.
Это было плохо и совсем не похоже на то единение душ, что было между нами еще утром.
– Малыш. – Я взял ее за руку, подвел к креслу и усадил в него. Присев перед ней, погладил костяшки пальцев, поцеловал венку на запястье… и все это время подбирал слова. Мне слишком не хватало умения говорить с ней о важном. Я не привык раскрывать то, что хотелось спрятать подальше.
– Аарон, все в порядке, правда. – Она запустила свободную руку мне в волосы, погладила по голове и, пожав плечами, продолжила: – Если ты решил, что я злюсь или пытаюсь навязать тебе свою волю – это не так. Но понять твое нежелание увидеть ту женщину не проси. Я не пойму. Все дело, наверное, в том, что я своих родителей знала и безумно любила. Их не стало – не стало части меня. Горечь утраты по-прежнему живет в моем сердце, даже спустя столько лет. Но у тебя все немного иначе…
– Да, так и есть. Моника бросила меня и сбежала на тридцать лет. Немного иначе, ты права.
Одри мягко улыбнулась, покачала головой.
– Она оставила тебя одного, это правда. Отказалась, сбежала. Но почему? Только ей одной известны истинные мотивы. Понимаешь, о чем я говорю? Ты не должен ее жалеть, это было бы даже странно – просить от тебя жалости, но и игнорировать ее появление в твоей жизни – страшно.
– Почему страшно? – Я усмехнулся.
– Потому что из головы знание о том, что нашел маму, не выкинуть, – припечатала невеста. – Ты уже не сможешь забыть об этом и жить как прежде. И каждый раз в минуты тревоги или сомнений будешь думать о ней, переживать и еще больше нагнетать. Может быть, я ошибаюсь, но со мной было бы именно так. Я и представить не могу, что она может сказать, Аарон, но точно хотела бы услышать ее. Ради мира в душе. Чтобы идти дальше и не оглядываться все время. Вот и все.
В моей груди что-то нарастало от каждого слова Одри.
Она говорила тихо, все еще продолжая перебирать волосы на моей голове и ласково смотреть мне в глаза. И я чувствовал каждой клеткой: моя малышка права. Мне не забыть того, что нашел Монику. Не забыть того зрелища за стеклом в VIP палате. Не забыть скорби и паники в глазах той, что родила и бросила когда-то.
И этот узел стоило разрубить безотлагательно.
– Ты поедешь со мной? – только и спросил я, поймав руки Одри в свои и прижав их к губам.
– Да, я очень этого хочу. Если ты не против. – Она улыбнулась ласково и тепло, придвигаясь ближе и прижимаясь щекой к щеке, после чего шепнула: – Не представляю, почему эта женщина тебя бросила, но, зная, каким ты вырос, несмотря на все тяготы и трудности, могу предположить одно: не все твои родственники так плохи, как ты считаешь. От кого-то же ты унаследовал свою волю к жизни, к справедливости, к победе? Непременно нужно узнать их, Аарон…
Когда я был маленьким, часто представлял свою жизнь, сложись она иначе. То есть не брось меня родители. Думаю, этим страдали все сироты. Но никогда, даже в самых смелых мечтах я не смел воображать, что мои настоящие родители богаты.