Жемчуг покойницы

А случилось вот что: умерла девушка из зажиточной мещанской семьи, и произошло это трагическое событие за два дня до её свадьбы. Всегда печально, когда платье невесты становиться саваном. Ещё печальнее, когда покойница молода и хороша собой, как Сонечка, избранница молодого графа Александра Куроедова. Даже смерть не смогла обезобразить её юные, прелестные черты (во всяком случае, люди, из тех, кому удалось протиснуться в храм на отпевание, после только о том и говорили). Жених, ни на минуту не отлучался от гроба, был тих и подавлен, не жаловался на судьбу, не роптал на Бога – напротив, казалось, смирился со своей утратой. Лишь когда нежный лик его любимой скрыла гробовая доска, тихо заплакал, уткнувшись мокрым лицом в плечо седого господина военной выправки – своего отца.

За гробом юной красавицы до места погребения шла разночинная толпа. Кого здесь только не было: старухи в ветхих пелеринах, курсистки в одинаковых унылых платьях и кокетливых шляпках, солдаты, бородатые старообрядцы, румяные кухарки, модные щеголи в клетчатых брюках и канотье, прыщавые девицы с заплаканными глазами; шли даже целые семейства, с прислугой и детьми – всем было любопытно взглянуть на современных Ромео и Джульетту.

На кладбище пустили не всех: усатый городовой преграждал путь простым зевакам, пропуская лишь лиц близких к фамилии покойной. Пришедшие рассредоточились вокруг могил, то тут, то там слышалось разлаженное «Трисвятое». Священник пропел молитву, и освятил последнее пристанище новопреставленной, после чего гроб был опущен в могилу – под рыдания Сонечкиной матери и всхлипы многочисленных тетушек. Александр вел себя достойно, лишь мертвенная бледность выдавала его состояние. Вместо горсти земли он бросил на дубовую крышку белую розу, прежде поцеловав её нежный бутон.

Потом за дело взялись могильщики и народ начал расходиться. К тому моменту, когда они закончили, вокруг никого не осталось, кроме Куроедова и его верных товарищей.

Граф молчал. Холодный декабрьский ветер распахнул его шинель, но Александр, казалось, совсем не ощущал холода. Напротив, мертвенная бледность оставила его лицо, уступив мягкому румянцу. Он достал медальон с портретом Сонечки, и, глядя на него, попросил друзей подождать у входа. Однако не успели молодые люди сделать и нескольких шагов по заиндевевшей брусчатке кладбищенской аллеи, как воздух взорвался сухим грохотом. Кладбищенские птицы взлетели вверх, хрипло и злобно крича. Товарищи Александра тотчас бросились назад и увидели его лежащим на насыпи. Невероятно, но не смотря на тяжесть ранения самоубийца был ещё жив. Окинув угасающим взором друзей, граф пытался вымолвить что-то, но не смог – воздух вышел из его легких с кровавым свистом, в котором утонуло имя его невесты. Александр Куроедов умер, сжимая в руке заветный медальон.

Потрясенные страшным событием, друзья графа какое-то время не могли опомниться. Кто из них первым увидел конверт, который Александр просунул между штырями оградки – никто не помнит. В конверте оказалось письмо, пролившее свет на отчаянный поступок графа: он писал о том, что ему стали известны обстоятельства гибели Сонечки, и что сии столь непостижимы, что он не может жить дальше с этой правдой. Намекнув, что смерть его будет вполне достаточным наказанием для таинственного убийцы его невесты, свое послание он закончил тем, что прощает его.

Все прекрасно поняли, о ком идет речь: с самого начала мать графа, Агриппина Куроедова была настроена против девушки, считая её недостаточно хорошей партией для любимого сына. Хитрая и властная, Агриппина всегда знала, как добиться своего, но здесь она была вынуждена смириться со свадьбой, подчинившись воле мужа, который в этот раз занял принципиальную позицию.

…Над телом графа молодые люди поклялись никому и никогда не рассказывать о письме самоубийцы, решив, что графиня, если и убила несчастную Сонечку, теперь вполне наказана за это. Бог ей судья.

О сем преступлении действительно не узнала бы ни единая живая душа, если бы не курьёзное обстоятельство: злополучное письмо, которое никто из друзей так и не смог уничтожить, было задумано поместить в карман мундира покойного, таким образом схоронив вместе с ним и его тайну. Поручили это самому отважному из всей компании, который на деле жутко боялся покойников. Не желая насмешек товарищей с одной стороны, и не смея не выполнить поручения с другой, молодой человек попросил об этой услуге гробовщика.

Петр Янович спрятал деньги и просьбу выполнил. Однако после, терзаемый любопытством, все же улучил момент и подменил письмо. Молодого графа похоронили со сложенным вчетверо листком бумаги, на котором гробовщик, не удержавшись, нацарапал эпитафию собственного сочинения: «Дорога к любимой легка и приятна, но помни: тебе не вернуться обратно».

Настоящее же письмо теперь лежало перед ним – косвенное доказательство коварства Агриппины Куроедовой. Гробовщик любовно расправил уголки бумаги, и в десятый раз пробежав глазами по размашистым строчкам, задумался. Ничуть не сомневаясь в том, что мать несчастного Александра виновна, он сокрушался, что убийство невинной девушки сошло ей с рук. Заборонек собирался обнажить всю правду, написав поэму, с последующей публикацией в «Вечернем Звоне», а то и в уездном «Крае». Он уже видел крупные заголовки, предвкушал общественный резонанс, который вызовет его поэма. Лишь два обстоятельства удерживали его: как быть, если графиня обвинит его в клевете? Доказательства её причастности если и были, то добыть их сейчас весьма сложно, а то и невозможно – перед самоубийством её сын мог уничтожить все улики. И второе: ему придется признаться в краже письма.

Любопытство гробовщика было удовлетворено – только вот поэма без злодея никак не складывалась. Тогда Петр Янович подумал о возможности превратить лежащий перед ним листок бумаги в деньги. Что, если инкогнито предложить Куроедовой выкупить письмо? Сколько она даст за него? Сморщившись, он прогнал крамольную мысль о шантаже.

Меж тем часы пробили полночь. На лбу гробовщика выступил пот, его всего колотило – а он все сидел над предсмертной запиской несчастного Александра. Мысли о деньгах медленно, но верно убили вдохновение поэта.

Услышав характерное шарканье, он немало удивился, то были шаги его экономки. «Должно быть, забыла что-нибудь, и вернулась» – подумал гробовщик. Он был раздражен, так как более всего не любил, когда ему мешают думать. Шаги стихли. Гробовщик снова попытался сосредоточится на поэме, вызывая в памяти нежный образ жертвы, но, увы!

Сильный порыв ветра распахнул окно, и бумаги, лежавшие на столе, взмыли вверх, подброшенные студеной струей с множеством снежинок, сверкнувших и погасших в одно мгновение в натопленном воздухе комнаты. Листы, словно листья, нехотя приземлились на паркет. На столе осталась лишь одна квитанция: за гроб, который Заборонек сделал для одного весьма интересного господина, иностранца, который намеревался, как видно, навсегда остаться в нашей земле. Этот человек, по фамилии Менцель, заказывал гроб лично, и извел Петра Яновича вопросами, касательно процесса изготовления изделия. Мерки он заранее снял с себя сам, и даже принес чертежи и эскиз узора, который он желал бы видеть на гробовой крышке.

Промучив Заборонека наставлениями ещё с полчаса, он внес аванс и, наконец, откланялся. В срок, когда работа была окончена, иностранец не явился, что было странно для такого педанта. Позже, по роду своей деятельности, которая предполагала полную осведомленность о всех несчастных случаях в городе, Заборонек узнал, что Менцель пропал без вести. Испарился, точно его никогда не было. Женщина, с которой жил странный немец, объявила себя вдовой и подала в газету объявление о продаже имущества. Петр Янович отметил про себя поспешность, не свойственную безутешным вдовам, с которой действовала фрау Менцель, и, по-своему жалея немца, про себя постановил: раз тело не найдено, то и гроб ему не нужен.

Теперь он никак не мог решить, как бы приспособить столь дорогое, но редкое по размерам изделие. Вся штука в том, что проклятый иностранец был невелик ростом – намного ниже большинства именитых заказчиков, которые могли бы себе позволить купить такую дорогую вещь. А ещё и узор на крышке, над которым Заборонек трудился три дня. Гробовщик понимал, что кроме заказчика вряд ли кто-нибудь оценит его работу, хотя она была выполнена безупречно. К причудам заказчиков гробовщик давно привык, ничему не удивлялся и вопросов не задавал. Вот, к примеру, оперная дива, звавшаяся на французский манер «мадемуазель Полин», пожелала, чтобы внутреннее убранство её последней обители было отделано китайским шелком и лебяжьим пухом. Мадемуазель наивно полагала, что ей будет не всё равно… Полгода назад бедняжка отправилась со своим женихом в Новый Свет, на печально известном пароходе, Столкнувшись с гигантской льдиною, пароход пошел ко дну, утянув в пучину почти полторы тысячи человек, вместе с мадемуазель Полин. Её могилой стал океан, а отделанный лебяжьим пухом гроб приглянулся пожилой помещице из Вильно, которая согласилась дать за него полцены.

Или вот купец Жернов, потративший целое состояние на то, чтобы привезти единственное в своем роде дерево из Африки, по слухам, не гниющее и не горящее. Этот человек не иначе, рассчитывал сохранить свое тело от тлена как можно дольше. Гроб он забрал, и был очень доволен работой Заборонека. Штука в том, что гробовщик тогда подумал: «ничто не в силах спасти от тлена, разве что святость». Каково же было его изумление, когда он узнал о том, что Жернов внезапно раздал всё что нажил, недвижимое имущество оставил монастырю, и ушел в рубище, куда глаза глядят. До Заборонека дошли слухи, что бывший купчина стал анахоретом, живет один, спит во гробе.

Подобных историй Заборонек мог вспомнить великое множество, но все они сводились к одному: «Homo proponit, sed Deus disponit». Именно эту мудрость Святого Писания так любил повторять Петр Янович.

Вглядываясь в квитанцию, согласно которой Менцель заплатил аванс, Заборонек вдруг подумал, а не оставить ли гроб немца себе. А что? Росточка он тоже небольшого, как и заказчик, касательно сырья – так дерево высший класс, а витые ручки были отлиты на заказ в Гамбурге, и, как уверял немец, сделаны из самого что ни на есть «вечного сплава». А узор, что узор. Мертвому все равно, что вырезано на крышке его гроба – это Петр Янович понимал, в отличие от любителей шелка и диковинной древесины. Он решил прямо сейчас пойти и испытать, войдет ли его тело в гроб Менцеля.