А когда ворота остались метрах в пятидесяти позади, — побежала.
Вскоре заборы по обе стороны дороги, по которой мчалась Марина, закончились. Слева у парка на углу отвоевала небольшую площадь какая-то микроскопическая «качалка», справа находился въезд на парковку, а впереди был перекрёсток. Если повернуть налево, можно было дойти до улицы Павлова, если направо, то до Щорса. За аркой продолжалась Гастелло. Марине надо было перебежать дорогу и оказаться на левой, нечётной, стороне, а затем — дворы, дворы… и, наконец, дом. Там она спрячется и от Егора, и от этого бардака.
Сирены зазвучали ещё ближе.
Марина двинулась вперёд.
Дошла до перекрёстка, осмотрелась. Всё чисто. Никого нет, разве что разлитый в воздухе страх напоминает о том, что здесь — ну, не конкретно здесь, а вообще — скрываются люди. И все — или по крайней мере, те, кто знает о том, что началось в городе, — боятся.
«Как и я, — мелькнула мысль у Марина, но девушка тут же отогнала её: — Чушь! Чтобы я боялась ходить в Новый год по городу, в котором живу? Ни за что!»
И она, не боясь, перебежала пустую (если не считать пары разбитых и безжалостно расстрелянных машин: одна, кажется, въехала в фонарный столб, другая — в кирпично-решетчатую стену парка) проезжую часть. А потом, всё ещё почти не боясь, повернула налево и, решив пока не прятаться во дворах за домами, двинулась вдоль парка к улице Павлова.
Сирены зазвучали совсем громко; Марина поняла, что они раздаются сзади, и обернулась.
Мимо неё по переулку Маяковского, который в этом месте пересекал Гастелло, а концами упирался в Павлова и Щорса, промчались два полицейских «уазика». Девушка успела разглядеть, что у обоих выбито большинство окон, а в дверях, крыше и корме зияют ровные круглые дырочки. А через мгновение машины уже проехали мимо, направляясь к Павлова, где то и дело вспыхивали зелёные лучи странного оружия.
«Будет перестрелка, — внезапно подумала Марина; эта догадка так её ошеломила, что девушка даже невольно замедлила шаг. — Если уж на борьбу с этими выехала полиция… Чёрт, зачем я ушла от Егора?! Он же не собирался убивать своего заложника — или пленника, не знаю, как это называется… Хотя сейчас-то какая разница?! Я здесь, мой дом в паре сотен метров от места, где я стою, а идти обратно в такой момент просто глупо! Итак, вперёд, к дому! И поосторожнее…»
Но вдруг случилось то, что заставило Марину замереть на месте от страха, а затем — и вовсе прижаться к углу дома — крайнего в переулке, как раз и упиравшегося своим концом (тем, где сейчас стояла девушка) в перпендикулярную улицу.
Машины ещё не добрались до выезда на Павлова, как из-за северо-восточного угла парка неожиданно выстрелили два ядовито-зелёных луча, так похожие на заклинания «авада кедавра» из популярной когда-то серии фильмов, и попали автомобилям прямо промеж фар.
«Уазики» продолжили по инерции катиться, но их двигатели уже не работали: лазеры, наверное, пронзили их насквозь. Тем временем их машин выскочили патрульные с автоматами наперевес и бегом направились туда, откуда стреляли. Но из-за угла кирпично-решетчатой ограды выпалили ещё несколько раз, и все полицейские с криками повалились на покрытый коричневой снежной кашей асфальт. Они были в бронежилетах, но какой «броник» спасёт от лазера? Разве что инопланетный, да и то вряд ли…
Ещё два лазерных луча разбили мигалки на крышах «уазиков», и сирены смолкли. Стало очень, очень, очень тихо.
И в этой воцарившейся на мгновение тишине предательски громко скрипнул снег под каблуком Марины.
Стрелок (во всяком случае, ей показалось, что это мужчина — «дед-мороз») сразу же отреагировал на это: следующий луч прошёл всего в десятке сантиметров от головы девушки, которая от динамизма происходящих вокруг неё событий впала в ступор. А потом неизвестный вышел из-за ограды парка и побежал туда, где стояла Марина.
«Что делать?! — подумала девушка, отступая вдоль стены во двор. — Он убьёт меня!.. Надо спрятаться!»
Последняя мысль показалась Марине здравой, и она пошарила взглядом по сторонам.
Привалиться к стене и затаить дыхание? Не катит — ну совсем никак. Её обязательно заметят. И тогда её ничто не спасёт.
Детская площадка? Слишком далеко — и так же бессмысленно.