Мигнуло.
Когда я снова смог видеть, то стоял уже на берегу реки. Возможно, это была Аирена, а может быть, вообще какая-нибудь выдуманная больным воображением алхимика река. Здесь по берегам рос густой отвратительный в своей чуждости лес. Мясистые стебли пульсирующих в унисон стволов, фиолетовые цветы, источающие мускусный запах. Люди, понуро сидящие на берегу с лесками. Вот один подсёк и потянул леску, вытаскивая добычу из воды. Добыча даже близко не похожа на рыбу – какой-то извивающийся жёлтый слизняк. Но человек радуется – добыча ему явно понравилась.
«Мне нужно к своим! Нужно найти своих! – подумал я, оглядываясь. – Как?».
Внимательно отыскивая подсказки в голове и вокруг себя, я пытался найти выход. И с отчаянием понимал, что всё может быть не так просто. Что, возможно, все теории неверны – и нет никаких правил, есть только воля хозяев этого места. Я попытался сделать шаг – и не смог.
«Разве я разрешал тебе шевелиться, слизняк?» – голос звучит прямо в моей голове.
Я снова пытаюсь пошевелить рукой или ногой. Как они могут приказывать мне? Я не отдавался в их власть, не приносил клятв. Они не могут мной управлять!
«Я же сказал – не дёргайся! Придут мои слуги, и мы с тобой поговорим!».
Вот эта часть про слуг мне особенно не понравилась. Я снова попытался оглядеться, но не смог на этот раз даже повернуть голову.
«Знаешь, слизняк, а ты – наглец! Я же сказал тебе – замри!».
- Пошёл ты знаешь куда? – ответил я, с трудом разлепляя губы.
Получилось не очень, но алхимик посыл расслышал и засмеялся.
«А ты забавный. Я ещё пока не придумал, что с тобой делать. Подожду указаний верховного. Но если он разрешит, я, пожалуй, заставлю тебя жрать сельских детей. Ты же любишь детей? А когда ты не сможешь ходить под собственным весом – отдам тебя селянам на съедение. Они когда обижаются на еду – такие изобретательные. Думаю, месяц тебя кушать будут. Как деликатес!».
- У вас всегда так однобоко? Скармливать людям людей, потом сытых людоедов – обиженным родственникам? Какие же вы убогие и ограниченные существа….
«Да ты меня разозлить пытаешься, букашка? Хо-хо-хо! Забавно. А ну-ка, сними штаны!».
У меня чуть волосы на голове не зашевелились, когда мои руки сами собой потянулись к поясу.
«Сейчас я тебя заставлю самому себе отрезать язык…. А ну да, это же не язык – это другое. Ну сначала – это, а потом язык».
Шутки в этом стиле мне тоже не нравились. Но то, что делали мои руки, мне не нравилось вдвойне. От отчаяния я закусил до боли губу, но не помогло. И только когда на язык хлынула солёная кровь, я неожиданно почувствовал, что могу замедлить движение рук.
«Не надо им мешать – надо им помочь!» – прокомментировал голос.
Я посмотрел на мир другим взглядом, не понимая, что изменилось – и ещё сильнее закусил губу. Капля крови сорвалась, падая на руку, и я увидел искры, слившиеся в сплошной сияющий шарик. Я вспомнил, как, будучи ааори, снимал с себя оцепенение, кусая губу. Соотнёс это со словами Соксона о том, что открывает забытую дорогу – и безжалостно сжал челюсти. Алая кровь хлынула на подбородок, на грудь, на руки. Тонкая струйка, полная мудрости – моей мудрости. Моей жизни!
«Да ты, гляжу, выбрал изощрённый способ самоубийства – самому себя съесть! А-ха-ха-ха! Слушай, прекрати – ты просто не успеешь!.... Хо-хо-хо… Кхррр!.. Прекрати!».