А на мостике – запах «дизелька», которым тоже мгновенно пропитываешься…
Ужин. Свежее закончилось давно. Жареный хлеб «ГУ», в герметичной упаковке. Хранится годами. Пропитан парами спирта, и в нем никогда не заводятся тараканы, чтоб там северяне- турки вам не рассказывали. Там целлофан толстый, как в ДУКовском мешке. Не прогрызть слабыми тараканьими зубами. Вот крыса может. Но дохтур их потравил с нами вместе. Мы выжили.
Картошка «ГУ» хуже. Как дерево, твердая в вареном виде и отдающая елкой – в жареном.
Ну компоты, соки, соленья, сосиски…
И не было у нас, дизелистов, светлее мечты, чем теплый гальюн. На одного… И чтоб час сидеть! С книжкой или газетой, свежей, недельной давности, не больше! Как «Авача» привезла! А романтики говорили: мечта подводника – это когда жена встречает его с подолом в зубах, вилкой с огурчиком в одной руке, а рюмкой водки в другой… Понятно. Галлюцинации, неадекватность поведения, завышенная сексуальная самооценка…
Провожая офицеров и мичманов на сход, я всегда настоятельно советовал им помыться, прежде чем…
Ну, блин, уважаю женщин! И понимаю где-то! В силу мужественности. И заботился всегда. И забочусь…
Зимнее
В Петропавловске-Камчатском есть интересное место. Если ехать из центра, то слева от Красной Горки. Только-только автобус на подъем лезть начинает, ну, знаете, когда водитель скорость со скрежетом переключает на пониженную. Там ложбинка, а в ней даже в июле лежит, притаившись, вечный сугроб. Летом он черен от пыли, скукожен, рыхл и смешон среди буйной зелени. Гора прикрывает его своей тенью и бережет от солнца. А он ждет терпеливо в этаком анабиозе: «Смейтесь-смейтесь, жалкие! Потом я посмеюсь».
Думаю, это отец зимы…
И отцветут за две недели высоченные травы и цветы, и бросят семена на ветер и в землю, и начнут вянуть. И вылезут из земли грибы-гиганты в ожидании ножа и корзины, и будут срезаны. И начнутся ветра, задувая спички над последним в этом году шашлычным костерком. И небо станет свинцовым. И начнут расти волны. И женщины с детьми вернутся с материка. И дизелюхи начнут бегать на «яшку» (место якорной стоянки), а атомоходы и надводные корабли заведут дополнительные швартовы…
И шевельнется тот сугроб, оживая, и замельтешат в октябре снежинки, радостно кружась в хулиганских посвистах ветра, весело срывающего фуражки с голов офицеров. Как они забавно бегают за катящимися на ребре головными уборами!
Мичманам легче, у них на фуражках ремешок. Отпустил, закрепил под подбородком – и пофиг. А у офицеров короткий витой шнур, попробуй опусти, закрепи. Многие фуражки гибнут под колесами машин или в море – смотря где сдуло.
И все воины с нетерпением ждут приказа о переходе на зимнюю форму одежды… А это: шапка зимняя, желательно на пару размеров больше, кальсоны и футболка с начесом голубенькой расцветки, шинель длинная, ботинки на микропоре, носки шерстяные, перчатки или, для тех, кто с блатом, – рукавицы. Черная кожа сверху, белая овчина внутри. Как вариант подходят и тонкие кальсоны, заправленные в те же высокие шерстяные носки темно-синего цвета. Для сугреву груди универсальный в любую погоду тельник, с начесом или рыбацкий. Шарфик желательно теплый, вязанный женой или любовницей (ну кто из них вязать умеет), кому как повезет, потому что уставной живо обеспечит вам ангину.
А сугроб начнет расти, и управлять ветрами. Они мечутся со свистом и воем, шалят, втыкая выходящих из автобусов женщин головой в снег и задирая шубы и юбки…
А чтоб служба медом не казалась, он, сугроб, еще и на начальников воздействует. А что делает начальник, когда ему не спится? Правильно… В ночной тиши противно и пакостно зазвенит телефон. Три часа утра. Тревога! Вскочил, включил чайник, побрился, глотнул бутерброд, кофе запил. Чмокнул жену в теплое плечо, шепнул: «Спи-спи…» Отвел протянувшиеся к тебе и обхватившие за шею руки… Служба! Тревожный чемодан на службе, бежать налегке – легче… За окном бело, метет, посвистывает. Дверь подъезда не открывается. Бегом на площадку между первым и вторым этажом. Там стремянка в пять ступеней и окно, забитое фанерой. Подставляешь стремянку, открываешь окно и прыгаешь на козырек подъезда. Окно закрыть. Ого, намело как! На три четверти двери. Обернуть полы шинели вокруг бедер и придержать их, а то останутся распластанными на снегу, как крылья подбитой из рогатки вороны. Ну с богом! Мягкое приземление и погружение в снег. Всего-то по грудь, мягкий еще…
И пошел, чуть наклонившись вперед. Вот кто объяснит мне, почему ветер всегда имеет направление «вмордувинд»? А никто не знает. Но он дует только так. И практически никогда иначе.
До штаба с политотделом – четыре километра. И идешь, бороздя собой снежную непаханую равнину, один во Вселенной под посвисты ветра, вихри снежные и вспоминая Джека Лондона. Вот ты какое, белое безмолвие! Дороги начинают чистить со стороны Елизово. К нам доберутся во второй половине дня. Если доберутся.
В гору идти труднее. Но желтые размытые огоньки в окнах вселяют силы и уверенность.
Отряхнулся, поприветствовал дежурного матросика, отметился о прибытии. Прошел в кабинет. Там уже горячий «козлик» (обогреватель, черный такой, в дырочках весь, как тапочки подводника)… Мокрое – сушиться, в сухое из шкафа переодеться. Прибыл Леха, сослуживец и старший товарищ. Ему дальше идти было.
ebooksa