Черный ход

Рут Шиммер по прозвищу Шеф

Рут стоит на балконе.

Револьвер, который она держит в руке, больше не нужен. Старый добрый «Миротворец», начиненный старым добрым свинцом – собственно говоря, он не участник действия, а всего лишь часть декорации, которой легко пренебречь.

Все шесть пуль занимают свои законные места в каморах барабана. Ни одна птичка не вылетела в широкий мир поискать себе хлеба насущного.

Прямо под Рут, на утоптанной земле, лежит Джошуа Редман. Парень мертвей мертвого, хоть неси к гробовщику. Мисс Шиммер не смотрит сейчас на мир взглядом шансфайтера, но она поклялась бы чем угодно, что над телом в растерянности топчется иной Джошуа Редман, бесплотная тень – живей живого, но это вряд ли надолго.

– С вами все в порядке, ваше преподобие?

– Да, мэм.

Пастор прячет шансер в кобуру. Зрение Рут не отличается от зрения любого другого человека, но она уверена: возле тела Джошуа Редмана, возле души Джошуа Редмана – короче, рядом с ними обоими догорает овсяная каша.

Тахтона больше нет. Иначе надо принять за факт, что Саймон Купер промахнулся, а такой факт безумней всего, случившегося в Элмер-Крик за последние дни.

Я в ложе, думает Рут. Я в ложе оперы, по доллару за билет. Что играют? Не знаю, но трупов больше, чем я предполагала вначале. У спектакля, надо признать, сюжет не из банальных. Будь он другим, Джефферсона убила бы я. Месть за отца, джентльмены аплодируют, леди утирают слезы батистовыми платочками.

Тот вариант, который видит Рут, им бы не понравился.

Застреленный медведь горой возвышается на крыльце шерифовой конторы. Сам шериф забился в дальний угол веранды, вжался спиной в перила. Похоже, Дрекстон невменяем. Дальше по улице, у разгромленного магазина Фостера, старик-китаец опускает винтовку.

Досточтимый Ван готов стрелять еще и еще, но в этом нет необходимости.

«Это винтовка моего отца. После переезда в Осмаку он четыре с половиной года был охотником на бизонов. Когда огромный бык искалечил его, мы с трудом уговорили моего отца бросить это занятие…»

Рут стоит на балконе.

Револьвер, который она держит в руке, еще может понадобиться. Шесть пуль сидят в каморах барабана, словно узники в тюремных камерах; тоскуют, ждут приказа об освобождении. Кажется, они дождутся. Это понимает и старый горбатый китаец – досточтимый Ван опять вскидывает винтовку к плечу.

Черная тень летит с крыши конторы на крышу веранды, а с нее – на голову шерифа. Одна, другая, третья. Слышен задушенный хрип – должно быть, Дрекстону перехватили локтем горло. Кто бы это ни был, стрелять нельзя. В темноте и тесноте легко дать промах, а мисс Шиммер вовсе не улыбается прикончить жирного любителя яблочных пирогов – и потом объясняться с недоверчивым судьей, доказывая, на чьей стороне она сражалась. Вряд ли судья примет во внимание душевное потрясение женщины, на руках которой скончался горячо любимый отчим, в юности заменивший ей отца…

Душевное потрясение и Рут Шиммер? Ни один суд не поверит.

– Где Горбатый Бизон? Вести нас к вождь!

Банк догорает. Бледный свет луны падает на веранду конторы. Если партер нуждается в биноклях, то из оперной ложи балкона все видно как на ладони. Хвост Оленя – о, Рут узнаёт молодого индейца! – словно возлюбленную, держит в объятиях шерифа Дрекстона. В опасной близости от яремной жилы пленника блестит лезвие ножа. Еще двое шошонов крадутся к дверям, готовые распахнуть их в любую секунду.