Стеклянная дверь открылась. В коридор вышел джентльмен плотного телосложения, одетый в салатный, под цвет стен, комбинезон. Лицом джентльмен напоминал доктора Беннинга, но трезвого, что разрушало все сходство.
– Надо надеяться, – сказал доктор.
Тугая складка между сдвинутыми бровями противоречила сказанному.
– Гарантий дать не могу, сами понимаете. Но надежда остается…
Дальше Джош не слушал. Повинуясь наитию, исходившему из самой глубины души, он вошел в дверь, откуда минутой раньше выбрался джентльмен в комбинезоне. Все вокруг вызывало трепет – наверное, так чувствует себя рыба, если заставить ее летать! – все было незнакомым, но внутренний переводчик спасал, разъясняя: иди, стой, нажми здесь, толкни, входи.
Ничего не произошло – материальные предметы игнорировали призрака – но Джош тем не менее вошел.
На койке лежал мальчик лет десяти, укрытый простыней до подбородка. Тонкие руки покоились на простыне, в левой торчала темно-красная пиявка, присосавшись к вене. От пиявки вверх тянулся шланг – вроде садового, но гораздо тоньше – уходя к металлической стойке с бутылкой из бычьего пузыря, перевернутой вниз горлышком.
Еще один тоненький шланг выгибался под носом мальчишки на манер потешных усов. Для маскарада скорее подошли бы усы с завитыми кончиками, но вряд ли это был маскарад.
– Привет, – сказал Джош.
И не узнал своего голоса. Словно осенняя листва прошуршала:
Мальчик открыл глаза:
– Привет. Ты кто?
– Джошуа Редман. Можно просто Джош.
Внутренний переводчик дал маху. Джош готов был поклясться, что вместо всего того, что он произнес, в палате прозвучало одно-единственное слово:
– Тахтон? Странное имя.
Палата, сэр! Ну точно, палата в лазарете! Джош огляделся по сторонам. Да, в мире, где началась и закончилась короткая жизнь Джошуа Редмана, так не ухаживали бы и за президентом, получи он пулю в спину от какого-нибудь психопата! Доктор Беннинг рассказывал, что гнусные коновалы, спасавшие беднягу Джеймса Гарфилда после покушения, залезли в рану грязными пальцами, вызвав гнойное воспаление, взорвавшее и без того слабое сердце Гарфилда.
Пациент здешнего лазарета, вне сомнений, мог рассчитывать на иное обращение.