Герой на подработке. Ищи ветра в поле

22
18
20
22
24
26
28
30

Как бы ни было истерзано молодое тело, оно всё равно откликалось на древний зов.

— Ты ни одного ребёнка не родишь, если будешь мне мешать!

— А я не хочу, — вполне спокойно сказала Нинэлле и снова взорвалась. — Больше не хочу ни детей, ни мужа! По своей воле я не дам ни одному мужчине прикоснуться ко мне. Это мерзость! Грязь и стыд!

— Что?

— Это отвратительно. Мерзко!

Слова, а также прозвучавшая в них уверенность, заставили меня вздрогнуть. В них мне почудилось что-то знакомое. Близкое.

…Да!

Это словно говорил я сам. Не тот я сам, что сейчас. А тот я, когда был совсем молодой. Тот, что вернулся в Чёрную Обитель из Юдоли. Да, наверное, если бы не воля случая, я бы и ныне сторонился женщин.

…Может пришла пора вернуть долг?

— Это твои планы на жизнь. Мне до них нет дела. Мне тебя исцелить надо, — как можно равнодушнее сказал я. — Поэтому, будь добра, раздвинь ноги и, если иначе не можешь, закрой глаза.

Она действительно закрыла глаза и раздвинула бёдра. Я поудобнее устроил руку на её промежности, слегка углубив один палец, да продолжил заживлять трещины… Но другой рукой, что целителю никак не требовалось, начал водить плавными кругообразными движениями у неё по животу медленно увеличивая радиус и нажим. Я ощущал, как беспокойно забилось сердце девушки. Ей это нравилось (и, парадокс, но потому и не нравилось тоже!). Она снова напряглась, но я не остановился. Лишь через несколько секунд без суеты переместил ладонь на грудь, на крошечный миг задерживаясь на соске, нежно коснулся шеи и продолжил неторопливые массирования кожи у самого уха.

Для меня вдруг, ни с того ни с сего, стало делом принципа заставить Нинэлле желать плотских утех. И огонь этого вызова раззадорил и меня самого. Я уже знал, что не покину кухню без собственного удовлетворения.

— Что ты делаешь? — Нинэлле не выдержала и спросила, когда палец моей руки скользнул внутрь неё. Впадинка давно стала влажной.

— Т-с. У тебя немного порвано лоно. Не мешай мне.

Я снова лгал. Все трещинки уже соединились. Но мне и правда хотелось, чтобы девушка не мешала соблазнять её. Моя левая рука перешла к более активным ласкам, а правая вскоре утопила уже не один, а два пальца.

— Что это? Что со мной? Я умираю? — прерывисто дыша, прошептала Нинэлле.

— Т-с.

Ещё немного… Вот оно. Пора. Столько времени сдерживаемое собственное тело желало делать всё иначе, но я себя контролировал и вошёл в девушку медленно, лишь в самый последний момент вытаскивая пальцы. Нинэлле снова напряглась, наконец-то открыла глаза, но я прикрыл их своей рукой. Зачем открывать веки? Ей так легче. Вот. Напряжение сразу ушло. Губы раскрылись. Пальцы неуверенно стараются ухватить меня за спину. Бёдра задвигались в такт. А сердце. Сердце-то как бьётся! И в чертах лица уже нет никакого страха. И вовсе оно не старушечье, а молодое и нежное. Полное надежд.

Глупости, короче, порой в мою голову приходят. Думать надо было не об этом. Да и вообще не надо было думать. Мне было хорошо. Нинэлле тоже. Мы стали одним. А после, когда затих последний стон, я разъединил охватившее нас единство. И всё вокруг стало ярче. Веселее. Беззаботнее.

Я откинулся на спину и лёжа старался натянуть снятые штаны. Нинэлле, скромно потупив глаза, не знала, что ей делать и на кого теперь злиться. Сидевшее в ней нечто холодное и чёрное дало трещину, но тепло и мир в душу пока так и не вернулись.