Герой на подработке. Ищи ветра в поле

22
18
20
22
24
26
28
30

Матёрый Браст был мужиком красивым и молодым. У него были правильные черты лица. Он носил аккуратные усики и подстригал бородку. Будучи в прошлом начальником охраны целого города, пока сдуру не переспал с кое-чьей юной дочуркой, Браст научился держать и вести себя так, чтобы выглядеть импозантно. Однако Марви посмотрела на него пристально по другой причине. И в конце концов она не ответила ничего, а, перестав глядеть в наглые чёрные глаза, молча отсела за соседний стол. Там сидели мы с Сорокой и играли в игру, похожую на домино. Я расслаблялся, пока Элдри находилась в комнате и заучивала определения из книги по иллюзиям. Сорока просто был азартным малым. На той неделе он даже проигрался так, что заложил свою любимую золотую серьгу. Выкупил, конечно. Но только потому, зарекаясь играть на деньги, и снизошёл сегодня до игры со мной на интерес.

— Ты чего? — удивился я приходу Марви.

— Терпеть не могу, когда ко мне как к твари какой. А ты и с блохой раскланиваться станешь. Учёный. Воспитанный. Вон, даже сидишь с такой ровной спиной словно лорд.

— Ого, как она тебя любит, — хмыкнул с сарказмом Сорока.

Я был с ним солидарен в иронии, а потому обилие комплиментов в речи вынудило меня предположить:

— Ты пьяна, что ли?

— Нет.

Несмотря на заверение, она положила свои грубые сухие ладони мне на щёки и поцеловала в губы. Я прекрасно понимал, что её порыв ничего не значит, но целовать Марви было легко. А потому я ответил ей взаимностью несмотря на улюлюканье и насмешки прочих членов Стаи. Поцелуй плавно перерастал в страсть. Мне было очень хорошо. Внизу живота появилось томительное тепло, и я уже был готов взять женщину за руку и увлечь за собой в комнаты наверху, как она резко отодвинулась. Её глаза отблёскивали слезами. А слёзы являлись далеко не тем, что я ожидал увидеть.

— Ты чего, Марви? — тихо шепнул Сорока.

Лучшая убийца Стаи всхлипнула, поглядела на Данрада, курящего трубку так спокойно, как если бы ничего не происходило, и утёрла нос тыльной стороной ладони, прежде чем сказать:

— У каждого из нас есть прошлое. Моё берёт начало с того дня, когда мою мать продали, как козу на базаре. Разница лишь в том, что торг шёл в будуаре одной знатной дамы и торговали человеческими судьбами. Мама была отличной вышивальщицей, тихой и безропотной женщиной. Она ни слова не вымолвила против и оставила меня, хотя мне было всего-то около четырёх лет. Она уехала с новыми хозяевами. Поцеловала меня на прощание и посоветовала во всём слушаться господ.

— Ваш заказ, сударыня, — робко перебил исповедь разносчик, ставя на стол кувшин с вином. Я хотел было незаметно отодвинуть посудину подальше, но Марви опередила. Взяла сосуд за дужку ручки, вылила содержимое в мою кружку, предварительно выплеснув оттуда остатки пива на пол, да начала пить, как пьют воду.

— И что? — меж тем хмыкнул Окорок. — Я вот своей мамки вообще никогда не видывал. И отца ввек бы не знать, так бока намял!

— Заткнись, — пихнул его Шептун.

— А дело в том, что я на её месте поступила бы также, — горько созналась Марви, отвлекаясь от вина. — Сейчас понимаю, что она мне блага хотела. Я ведь была господской игрушкой. Была одного возраста с их дочуркой Розалин, вот меня и рядили в красивые платья, чтобы юной миледи было с кем дружить на отдалённой фазенде. Мы с ней жили в одной комнате, как сёстры. Мне прислуживала челядь, я ела серебряными приборами и училась всему, чему учатся благородные девицы. Господа радовались моему кроткому характеру и оттого позволяли многое, как и любой домашней зверушке. С таким воспитанием меня должно было ждать хорошее будущее. Вот только ни одному ребёнку про будущее не объяснишь. Любому ребёнку просто мамы не хватает!

Она снова сделала долгий глоток. И ещё один. И ещё. Я видел, как судорожно ходит горло Марви и понимал, что вместе с вином женщина глотала душащие её слёзы. Заинтересованный Данрад выпустил плотное кольцо дыма. Данко, понуро опустив голову, как будто это он сам лично был виноват в детской трагедии нашей убийцы, отодвинулся от главаря.

— И до скольки тебя так обихаживали? — вдруг спросил Браст.

— В четырнадцать всё переменилось. Мы были очень дружны с Розалин, но тогда на лето приехали её дальние родственники с тремя сыновьями. Мы не видели их три или четыре года и очень обрадовались приезду. Мы помнили, как веселились детьми и ждали продолжения игр. Вот только за это время их старшему сыну стукнуло шестнадцать, и он вышел из возраста безобидных забав. От прежнего милого мальчика не осталось и следа. Он сразу дал понять, где моё место. Что я вне его круга. И такой скромной девочке, как я, было невозможно дать ему отпор… Розалин вот сначала разозлилась, вступилась, но вскоре и сама начала подтрунивать. Насмешки становились всё грубее. Они требовали унизительные вещи и на мой робкий отказ последовал первый строгий выговор от моих господ. Он же дал начало вседозволенности. Наконец, тот парень просто-напросто подловил меня в саду, когда я пряталась там от всех, и снасильничал. На жалобу и слёзы мне запретили позорить гостя и на другой день отправили работать горничной в городской дом. Там я родила мальчика, которого от меня сразу же забрали, — Марви перестала глядеть в кружку и пристально посмотрела на Браста. — Ты можешь обхохотаться Матёрый. Но если бы не такой же сильный непрекращающийся дождь, как и сейчас, то привередливая шрай-ханская вишня не погибла бы. Её не пришлось бы выкапывать. И я не увидела бы разлагающийся труп своего ребёнка. Я бы повторила путь своей матери. Вела бы себя тихо и пристойно. Кротко. Глядя на меня, ты бы морщился и говорил, что с этой девахой связываться не стоит. Она точно не даст.

— Не думаю, что ты тогда была тихоней.

— Была, Матёрый. Была… Но я подожгла дом своих господ так, что от него только пепел остался. А затем ушла, оставив в этом пепле и своё прошлое. Сейчас той меня нет.