Предел прочности. Книга третья.

22
18
20
22
24
26
28
30

«А где твоя мать, Петр?» - возник простой вопрос в голове. – «Где твоя семья Воронов? Где отец, мелкая вредина Катька и запропавший, но живой брат? Что ты здесь делаешь, ради каких таких целей уверенно прешь на амбразуру, будто бессмертный. Какого рожна творишь, Петруха?! Совсем мозгами расслабился под прикрытием марионетки, почувствовав собственную неуязвимость? А ну как не появится она или того хуже - появится, что делать тогда станешь? Скажешь: извините, дальше не играю? А те такие кивнут головами, дескать все понимаем, Петр Сергеевич, берега попутали малость, с кем не бывает. И отпустят на все четыре стороны. Они, конечно, отпустят… И если сам не решусь на курок нажать, обязательно помогут.

Господи, что я творю?

Глава 6

- Ручки-то дрожат, клоун.

Руки мои и вправду дрожали. Приставленный к виску ствол ходил ходуном, а державшая рукоять ладонь вспотела. Секунда другая и тяжелый револьвер выскользнет из внезапно ослабевших пальцев… так мне казалось.

Смотрю в глаза Матео, полные довольства и наслаждения. Блондин буквально купался в чужих эмоциях, ловил каждое микроскопическое движение, выдающее страх или ужас. Что, нравится, гнида?

Очень хочу сбежать, до дрожи в коленях, а еще больше мечтаю разжать челюсти и запихнуть вороненный ствол в глотку блондина, чтобы навсегда стереть дурацкую ухмылку с лица.

- Смотри, Левон, как тебя ценит новая семья, - говорю и чувствую дрожь в собственном голосе. Чего удивляться, коли мандраж взял от макушки до пяток. – Уважают тебя всячески, даже место за краешком стола выделили. И продали со всем почтением.

Что Матео, не нравится? Хмуришь бровки и делаешь складки на лбу? Ты улыбайся, улыбайся: дурацкая улыбка идет куда больше глупому лицу.

- Левон, а ведь он даже мнения твоего не спросил: хочешь домой вернуться или здесь остаться - вопрос цены. Стоило предложить солидный куш, и забылись красивые речи о свободе…

- Заткнись! Заткнись и спускай курок, сука, - не выдержал блондин.

- А то что, убьешь меня? Серьезно? Угрожаешь парню, к виску которого приставлен заряженный револьвер?

Что с тобою не так, Матео? Как умудрился возглавить банду со столь слабой нервной системой? Или правишь вовсе не ты, а серый кардинал Хесус, что с каменным лицом стоит возле стены. Тебе бы в театре на подмостках играть - успех был бы обеспечен, особенно в цветных лосинах, а ты за ствол хватаешься. Не твое это, Матео. Там, где чувствуешь свою силу, харизмы хватает с избытком, но стоит планам пойти наперекосяк, и сыпешься карточным домиком. Какой же ты лидер после этого?

- Узнаешь, что такое боль, гребаный клоун. Я буду кусочек за кусочком отрезать от твоей плоти, пока не останется один обрубок, - кипятиться блондин, даже рукой по столу ударил. А кулачок то гладенький: костяшки ровные, не сбитые, в отличии от того же Хесуса.

Нет, пора заканчивать затянувшийся спектакль, пока блондин напротив не натворил дел: слишком эксцентричный тип оказался, непредсказуемый.

- Знаешь Левон, родные братья разными бывают, но тот которого знаю я, никогда бы не продал за кусок железа, будь оно трижды пространственным двигателем.

Палец судорожно давит на скобу. Щелчок… и публика выдыхает.

Матео буквально выхватывает револьвер из моих рук, приставляет к виску. Вот это решимость, неужели… но нет, на этом все и закончилось: скрюченный палец замер. Взгляд Матео помутился, а сам он застыл, не в силах совершить последнее усилие.

- Стоп, - говорю ему, – стороны вправе закончить игру в любой момент по обоюдному согласию. Мы доказали друг другу и уважаемым зрителям, что чего-то стоим, поэтому предлагаю остановиться.

Ну же, Матео, не глупи, я даю нормальный выход из сложной ситуации, без урона для чести. В конце концов всегда можешь сказать, что первым струсил клоун, потому как именно он остановил игру. И Матео меня понимает, с трудом опускает оружие на стол, словно конечности перестали слушаться, напрочь одеревенев.