Белое солнце дознавателей

Глава 21. Цена

Я вдыхала запах чая. Аккуратно придерживая маленькую глиняную пиалу – не больше пары наперстков – покручивала из стороны в сторону, чтобы шлейф горячего пара вился перед лицом.

Ещё один вдох. И ещё. Но распознать, что именно положили в чай – не удавалось. Мне и первому Наследнику Кораев напитки принесли слуги. И разливали – не здесь.

В больших мужских руках пиала смотрелась игрушечной, как из детского набора, и он – выпил, но кто сказал, что у нас налито одно и то же?

Ещё один вдох.

Джихангиру, в отличие от нас, старуха заваривала чай лично. Лично. Надев лучшее праздничное ханьфу – такое жесткое от обилия золотого шитья, что оно шуршало, когда Рейна двигалась.

Особое ханьфу, особая прическа – по крайней мере ни в прошлой жизни, ни за эти дни, я не видела, чтобы Рейне так укладывали волосы. Смуглое лицо её стало серым – если бы Старшая госпожа была северянкой – я бы сказала – отливало благородной снежной бледностью, а так… она как будто постарела за одну ночь сразу на несколько зим.

Никто не произнес ни слова – во время церемонии говорить не принято, Джихангир только прикрыл глаза – с усмешкой, позволяя своей жене потянуть время – и молча покаяться.

И Рейна – каялась. Шуршали чаинки, журчала вода, тонкой струйкой льющаяся из носика глиняного чайничка, стучало ситечко.

Рейна – каялась перед Главой своего клана, господином души и сердца, повелителем ее дома, властелином судьбы.

Но каялась за то, что только собиралась совершить. А не за то, что уже сотворила.

Старик не произнес ни слова с того момента, как мы пришли. Ни по поводу того, что Рейна проигнорировала его распоряжение – почти тридцать мгновений мы потратили на то, чтобы переодеться, привести себя в порядок и убрать все следы… ночи. После этого утра я изменила мнение о целителях гарема – дело свое они знали на отлично – горло отпустило, глотать стало почти не больно, свежие шрамы на ладонях уже затянулись тоненькой корочкой – скрепленные плетениями и смазанные заживляющей мазью. Разбитая губа – залечена и тщательно замазана белилами, клык уже не шатался… мне пришлось открывать рот, как райхарцу, чтобы проверить все зубы.

Старик не произнес ни слова по поводу плотного шарфа на шее, скрывающего следы, ни по поводу того, что я немного прихрамывала – как минимум декаду ногу нужно беречь, хотя охватил все одним взглядом – лицо, шея, руки. Джихангиру явно доложили.

В алькове нас было четверо – слуги удалились сразу. Нечто среднее между кабинетом, библиотекой и комнатой отдыха – Глава явно тяготел к южным традициям, потому что сидеть нам пришлось на традиционных подушках, на полу.

Рейна заваривала чай, Джихангир ждал, прикрыв глаза, я – крутила пиалу и вдыхала аромат чая, пытаясь разложить на составляющие. Первый Наследник – недвижимой статуей застыл за плечом отца. Его я рассматривала вскользь, с особым интересом – тоже переодетый в чистое, в строгий традиционный кафтан, он даже успел нацепить траурную ленту на лацкан… как будто его на самом деле волнуют жертвы пожара. Три раза «ха».

Это я находила особенно извращенным – неукоснительное соблюдение традиций. При любых обстоятельствах. Траурная лента по событию, которое… ещё не случилось.

По-сути, они сказали ему всё. Прямо и сразу. Жена и сын.

«Каюсь. Признаю и осознаю свою вину.» – украшенная подвесками и тяжелыми шпильками голова Рейны склоняется в поклоне – настолько низком, что только последние из слуг выполняют его так.

«Скорблю о потере. Буду помнить» – это траурная лента сына. Плоть от плоти и кровь от крови.

Они – честны. Извращенное понятие чести даже здесь и сейчас диктует свои правила. Джихангир… не глуп, нет… иначе не смог бы удерживать клан так долго, но даже сильные – могут ошибаться. Особенно – сильные, и те, кто больше всего полагается на свою силу – ума, внутреннего источника, артефакты.