Черная дама

И снова правда была в том, что использовать допинг предложил Иван, а Мамонтов просто согласился, но Войтех намеренно так сказал, и, кажется, ему удалось донести главное. Мамонтов отвернулся к сцене, ничего больше не сказал, но Войтех чувствовал, что он поверил.

– Дайте ему понять, что гордитесь им, когда все закончится.

Сказать «если» не повернулся язык.

Прошло еще несколько часов. Артем играл теперь с каким-то остервенением, ошибаясь все чаще, но это, казалось, его только злило. Смычок взвивался в воздух будто бешеный, падал на струны камнем, выбивая из них незнакомую, но грозную мелодию. Это была мелодия прощания, Войтех не сомневался. Артем понимал, что сил почти не осталось, что до утра ему не доиграть, и не хотел проигрывать как слабак, не хотел брать последней композицией что-то легкое. Наверное, понял это и Мамонтов, потому что кулаки его сжались еще крепче, но в глазах впервые скользнуло что-то новое. Еще не гордость, но уже уважение. Его сын умирал, но не сдавался.

Почувствовал скорый конец и Троекуров-Шумский. Сделал полшага вперед, вышел из тени, довольно улыбаясь. Легонько взмахнул рукой, и что-то произошло. Только что полная тишина в зале, нарушаемая лишь льющейся мелодией, наполнилась шорохами. Шорохами тысяч крыльев. Войтех поднял голову и обнаружил, что потолок стал прозрачным и через него видно темное небо, усыпанное звездами, и в небе этом кружат вороны. Их было много, тысячи, десятки тысяч. Войтех поежился. Он не боялся птиц, но такое количество заставляло нервную дрожь пробегать по позвоночнику.

Директор перевел взгляд на Артема, и тот в очередной раз ошибся, рука со смычком безвольно опустилась вниз. Войтех инстинктивно дернулся к Троекурову, но тут же встретил его многозначительный взгляд, напоминающий о заложниках, и остановился. Артем с трудом поднял руку и снова коснулся струн. Взгляд его был затуманен, и он прикрыл глаза, больше не глядя в зал, продолжая доигрывать последнюю симфонию.

– Еще полтора часа, – прошептал рядом Ваня. – Он не продержится. Надо что-то делать.

В зале послышался шум. Войтех не сразу отличил его от шума кружащих над пансионатом воронов, но когда отличил, разглядел на одном из задних рядов движение. Кто-то поднялся с места и пробирался между одноклассниками. Это была Вика. Девушка, которую они искали ночью в лесу во время бала. Ни на кого не глядя, уверенно, не позволяя себя остановить, она шла по проходу к сцене. Поднялась по ступенькам, даже не взглянув в сторону директора, зашла за кулисы. Несколько мгновений спустя вышла оттуда, с трудом неся в руках огромную виолончель и небольшой стульчик. Директор нахмурился, но не тронулся с места. То ли решил посмотреть, что будет, то ли действительно не мог ничего сделать после того, как передал скрипку Артему.

Вика поставила стульчик в метре от Артема, установила виолончель и, подобрав момент, коснулась смычком струн. Со сцены в зал полился удивительный струнный дуэт, дополняющий друг друга, звучащий как единое целое. И – странно – звуки виолончели будто придали Артему сил. Его рука с зажатым в ней смычком запорхала увереннее, губы тронула легкая улыбка.

Поступок Вики словно дал сигнал остальным. Со всех сторон в зале зашевелились дети: кто-то пробирался к проходу, кто-то вставал, чтобы пропустить товарищей. Спустя несколько минут на сцене с инструментами в руках расположился уже весь школьный оркестр, а учитель музыки стоял внизу, дирижируя руками. Зал наполнился музыкой. Это уже не была прощальная партия скрипки. Это был оркестр, аккомпанирующий главной скрипке, восславляющий жизнь и приближающий рассвет. Музыка превратилась в морской шторм, то накатывала высоким валом, то стыдливо отступала назад, набиралась сил и снова возвращалась волной. Скрипка в руках Артема полностью ему подчинилась. Парень будто впитывал в себя силы друзей, больше не ошибался, играл уверенно, сильно. Мамонтов-старший наконец смотрел на сына с настоящей отцовской гордостью. Артем встретился с ним взглядом, и оба улыбнулись друг другу.

– Пара минут до рассвета, – тихо сообщил Иван, неожиданно оказавшийся рядом. Войтех не видел, когда он успел подняться и подойти.

Вороны в небе продолжали кружить над пансионатом, и Войтеху показалось, что их стало больше. И вдруг один сложил крылья и резко спикировал вниз, ударив острым клювом по крыше. Конечно, один он не мог навредить ей, но остальные птицы последовали его примеру, и вот уже град из сотен, тысяч острых клювов обрушился на крышу. Та зазвенела, задрожала под натиском взбесившихся птиц. Войтех перевел взгляд на директора: тот смотрел вверх и что-то шептал. Одно выверенное движение руки – и в Троекурова уперся ствол пистолета.

– Прекратите! – велел Войтех.

Директор посмотрел на него и ухмыльнулся.

– Не то что?

Войтех взвел курок.

– Я выстрелю. И поверьте, с такого расстояния у вас не останется шансов.

– Ты не убьешь человека.

– Я уже убивал. Второй раз легче.

Шквал ударов по крыше прекратился.