— Могли сбросить живым в мясорубку. Или в котёл с кипящим маслом. Забросить в основание фундамента строящегося здания.
— Короче, кто на что горазд.
— Хорошо, что наша сладкая Гильза иногда по глупости делает полезные вещи.
— Разминирует собой бомбу?
— Не дёрни она так сильно крышку, так оно и было бы. Или открой кто-то из нас его, взлетели бы все на воздух. А здесь так рванула, что вырвала детонатор. Ты должен нашей ватрушке шоколадку.
— Только когда пальцы срастутся.
Меня порадовали тем, что снять с пальцев гипс можно будет через две недели. К тому моменту пальцы хотя бы немного должны будут срастись.
А насчёт бомбы, не думаю, что она взорвалась бы. Ведь по логике я им был нужен, а следовательно, мне ничего не угрожало. А хотели бы меня убить, не стали бы устраивать этот спектакль. Однако вопрос, что делать дальше, всё равно оставался открытым. У меня слишком мало веса для того, чтоб перетянуть на свою сторону людей, да и не пойдут они за молодым. Просто потому что у меня, кроме той репутации мясника, ничего нет, а её недостаточно.
Проблема…
— Чего тухнешь?
— Вспоминаю, как мне было весело, когда вырывали ногти.
— Понимаю, — кивнул он.
— Тебе их хоть раз вырывали?
— Нет, но…
— Тогда и понять ты не можешь, — перебил я его. — Ты можешь только представить.
Ничего личного. Просто театр для одного, чтоб соответствовать жертве пыток, которая сейчас должна быть на всех зла.
Тем временем мы подъехали к моему дому. Уже был вечер, и вечные стражи улиц и блюстители справедливости — бабушки на скамейке, уже разбежались по своим геройским логовам, так что свидетелей не должно быть много.
— Тебе помочь подняться? — поинтересовался Француз, когда машина остановилась. — Выглядишь пожёвано.
— Да, если не сложно, — кивнул я, медленно выкарабкиваясь из машины.
Двор встретил нас летний прохладой и удивительно грязным воздухом, пропитанным выхлопными газами машин. В подъезде дела обстояли немного лучше, здесь просто пахло сыростью и плесенью.