Если можешь – прости

– Я бы этим журналистам головы поотрывал, – воскликнул в сердцах Миша Зелькин. – Это же надо такое придумать – гражданке Швеции… Услышали звон, да не знают, где он… Если фамилия не славянская, значит, непременно гражданка Швеции… Да наверняка где-нибудь здесь обитает, неподалеку…

Я сидела ни жива ни мертва, оглушенная этой информацией. Это был как раз тот случай, когда ноутбук хочется разбить уже за то, что он ноутбук.

Ай да Ольга Михайловна! И когда это она успела махнуть в Швецию? Наверное, к ее дому в Клюшниково подогнали ее личный самолет, чтобы она могла время от времени курсировать туда-обратно… Клюшниково – Стокгольм.

– Вы хотя бы понимаете, что все мы теперь – изгои, – сказала Тая. – Что нам теперь вообще отсюда носа высовывать нельзя. Ты, Миша, я вот тут еще прочла, вообще считаешься убитым, и твое тело ищут… Ты, Виолетта, вообще сперла шесть миллионов евро и скрылась с ними (господи боже мой!) в Германии. Я, оказывается, вообще Мата Хари, женщина-вамп, любовница и Борисова (твоего мужа, между прочим, Лена), и убитого Иванова… Ты, Лена, с детьми и няней тоже где-то закопаны зверем-Борисовым. Нас нет, друзья, и я вас поздравляю! Как же это прекрасно!

У нее начиналась истерика.

И вдруг все, как по команде, повернули голову к Лене. Сквозь пеструю, желтоватую муть журналистской паутины проступила страшная правда, трагедия, и в кухне запахло кровью и порохом…

– Таня, уведи детей, – сказала Лена, все так же легкомысленно улыбаясь. И когда детей увели, она сказала: – Это было ночью… Я взяла твой пистолет, Виолетта, поехала домой, открыла дверь, благо ключи мне дала Таня, вошла, увидела Борисова и застрелила его. Потом протерла платком пистолет и вложила ему в руку. Как видите, сработало, Борисов – самоубийца.

– Лена… да как же?

– Одним злодеем стало на земле меньше… – сказала она твердым, не свойственным ей, тоном. Хотя, что я о ней знала тогда…

– А вот обо мне еще ничего не написали, – стараясь разрядить гнетущую обстановку, вдруг сказал высоким, нервным мальчишеским фальцетом Петя. – А это значит, что я вроде как бы и ни при чем… Если вы не против, я пойду немного позанимаюсь…

И он, словно его окружали не воры, бандиты и убийцы, встал и отправился в свою комнату.

– Аверкин! – объявил он нам запоздало из глубины квартиры. – «Волжские переборы»!

22. Лазарев

Два часа у адвоката Лазарева ушло на то, чтобы на своей даче, в деревне Благовещенке, что в тридцати километрах от МКАДа, вскрыть все тайники, забрать деньги и драгоценности, заработанные и накопленные им за все время своей адвокатской деятельности, уложить все это в большой портфель мягкой телячьей кожи и, заплатив своей соседке и одновременно доверенному лицу, Эльвире Николаевне, за то, чтобы она присматривала за его домом, вернуться обратно в Москву.

Понятное дело, что основные его средства сверкали валютным блеском в европейских банках, на его собственных счетах, а также на счетах его жены и двух дочерей. Припрятанные же на даче наличные и драгоценности он копил на так называемый черный день, о котором помнил всегда, поскольку последние десять лет занимался не очень-то приличными, в смысле закона, делами. Вернее даже, делишками. Но не гнушался он ими исключительно из-за того, что те люди, которых они в паре со своим приятелем-нотариусом обманывали, проворачивая мошеннические схемы, являлись людьми далеко не бедными, а по большей своей части людьми нехорошими, а то и просто негодяями. К тому же фигуранты многих документов, в изготовлении которых он принимал участие, были или вовсе мертвыми душами, или собирались стать таковым. Как раз таким было его последнее дело – Олега Иванова.

Общаясь в узком кругу людей, так или иначе связанных с криминалом, а потому находясь в курсе событий, он был хорошо осведомлен о том, что произошло с рестораном «Преферанс», принадлежащем Мише Зелькину. Это было хорошее заведение, уникальное в своем роде, которое поддерживало дух советского времени, которым хотели и продолжали жить многие его знакомые, в особенности друзья его родителей. Внутри ресторана время словно остановилось, и словно по волшебству появлялось все то, что так любили и ценили представители старшего поколения. Это была особенная еда, музыка, убранство ресторана. Да и публика подобралась соответствующая – все родственные души. Конечно, поначалу, когда мужчины собирались там поиграть в преферанс, удовольствия от проводимого там времени было больше, однако когда азартные игры запретили, Миша Зелькин, чтобы не растерять своих клиентов, сделал все возможное, чтобы пребывание в ресторане было приятным, а потому расширил меню, добавив в него современные кушанья, кроме этого, превратил отдельные музыкальные номера в почти театрализованные представления, устраивая маленькие концерты в угоду публике. Единственной его артисткой и певицей была Таисия, молодая женщина, во всех отношениях прекрасная. Она обладала чудесным голосом, привлекательной внешностью, изящной фигурой, хорошими манерами, отлично держалась на сцене и никогда не допускала вольного к себе обращения. Конечно, тем, что она держалась на расстоянии от всех тех гостей ресторана, многие из которых были не прочь провести с ней время и даже заплатить за это, она была обязана исключительно Мише Зелькину. Он был ее ангелом-хранителем и, возможно даже, любовником, во всяком случае, об этом спорили, сплетничали.

Внезапная трагичная смерть родителей Миши и последующие за этим еще более страшные события – исчезновение самого Миши, которого наверняка убили, и появление нового хозяина, Олега Иванова, – потрясли всех. В Москве всегда время от времени появлялись люди с большими деньгами, и их прошлое, а вместе с ним и информация об источниках их доходов рано или поздно становились достоянием сначала правоохранительных органов, а потом и общественности. Вот и об Иванове вскоре после того, как им был якобы куплен ресторан Миши, стало известно, что он был чиновником где-то в Якутии, после чего на пару лет исчез, поговаривают, что жил за границей, познакомился там с человеком, который внушил ему мысль, что Олег Иванов – человек непростой, что у него купеческие корни. Словом, заморочил ему, человеку с деньгами (которые он наверняка сделал, продав украденные им алмазы), голову и убедил его воспользоваться его услугами эксперта в этой области. Так, с помощью этого волшебника-мошенника Иванов заполучил документы, свидетельствующие о его родственной связи с купцом Киселевым, известным в России мануфактурщиком, которому и принадлежал дом на Петровском бульваре, перестроенный родителями Миши Зелькина в ресторан «Преферанс». Скорее всего, именно с подачи этого самого «эксперта» по фамильным корням Иванов и загорелся идеей отобрать ресторан, вернуть родовое гнездо. Но поскольку корни Иванова, по мнению профессионалов и экспертов в области криминалистики, тянутся все же из воркутинских бараков, где отбывали свое наказание его настоящие предки, то и методы, которыми он пользовался, отбирая особняк на Петровском бульваре у Зелькина, были соответствующие. Все завсегдатаи ресторана понимали – Мишу убили. И убил его (как и его родителей, подстроив им аварию) не кто иной, как Олег Иванов. Появление нового хозяина изменило ресторан до неузнаваемости, и хотя внешне он какое-то время еще продолжал оставаться прежним (даже Таисия продолжала еще какое-то время петь, да и посетителей кормили кулебякой и венгерским гуляшом), заведение неумолимо теряло свою индивидуальность, шарм, опускаясь до грязненького, с криминальным душком, ночного клуба, где в подвалах тайно играли в карты, курили травку. Так от прежнего блестящего элитного «Преферанса» в конечном итоге осталось лишь название в учредительных документах да на светящейся в темное время суток вывеске.

Таисия… Она была украшением ресторана, это все понимали, и многие мужчины приходили туда не только поужинать и послушать музыку, но и полюбоваться на нее, помечтать. И каждый, кто видел, как Миша кружится вокруг нее, думал об одном и том же – что Миша недостоин ее и что если она не дура, то выберет себе в мужья одного из них, состоятельных и серьезных людей.

Евгений Александрович Лазарев тоже мечтал о Таисии, но не в качестве жены, поскольку в то время еще был прочно женат и не собирался ничего менять в своей семейной жизни, а любовницы. Но полгода тому назад в его жизни произошло одно событие, которое заставило его по-другому взглянуть на многие вещи, в частности на женщин. Случайно познакомившись на выставке своего приятеля-художника с совсем молоденькой девушкой Паолой, тоже художницей, наполовину итальянкой (ее мать была итальянкой, проживающей в Риме, а отец – русским бизнесменом, живущим на две страны), он влюбился в нее так, что просто потерял голову. Паола была моложе его почти на тридцать лет, просто девочка. Высокая, стройная, с длинными, ниже пояса, русыми прямыми волосами, веселая, румяная, с чудесной белозубой улыбкой, раскрепощенная, совершенно без комплексов, она покорила Лазарева, заставила его сердце биться в ее ритме. Они стали встречаться, он приезжал к ней в мастерскую, расположенную в Большом Ордынском переулке, где, вдыхая запах красок и скипидара, он словно вдыхал саму жизнь. Обладание такой свежей молодой девушкой сильно изменило его жизнь, ее внутренний распорядок. Он стал много часов проводить с Паолой, резко сократилось число его клиентов. Чтобы провести с молодой любовницей больше времени, ему приходилось даже отказываться от беспроигрышных, обещавших хорошие гонорары, дел.

Жена, увлеченная собственным маленьким бизнесом, связанным с производством бижутерии, была, как ему казалось, только рада, что муж закрывает глаза на ее частые поездки за границу, что не требует ее постоянного присутствия дома, дочери, уже взрослые девушки, заканчивали свое обучение в Англии, а потому не могли видеть некоторые очевидные вещи, происходящие с их отцом и свидетельствующие о том, что у него появилась другая женщина.