Постумия

– Он уже вас ждёт. – Дядя опять откашлялся. – Замечательный мужик – всегда выручит. Как ангел-хранитель прямо…

– Ты тоже его не забываешь, – заметил Богдан.

Я поняла намёк, и дядя тоже. Даль работал под «красной» крышей. А, точнее, под крышей генерала Грачёва. И потому мог чувствовать себя в безопасности, расширять бизнес, игнорировать конкурентов и всякие пожарные службы. Сложности с налоговиками тоже исчезали, как по волшебству.

Таким образом, Юрий Даль сумел, продав после смерти обоих родителей «родовое гнездо» в Токсово и домик жены в Левашово, отгрохать в Комарово великолепный скандинавский коттедж. Там его семья жила постоянно. А квартиру на Светлановском проспекте Юрий сдавал. Конечно, денег много не бывает. Сын Юрия Лёва учится за границей. Дочка Кира школу кончает и тоже мечтает о хорошем образовании. Да и дом нужно содержать на уровне.

– Конечно, не забываю, – согласился дядя. – Забывать никого нельзя – ни друзей, ни врагов. Ладно, иди завтракать. А я прилягу ненадолго. Температура подскочила, в горле першит. Как вернёшься, звони. Встретимся вечерком…

С захламлённого двора, где все давно парковались «в диагональ», мы с братом и невестка разъехались в разные стороны. Кристина на «Kia Rio», усадив Фотину в детское кресло, направилась по «Просвету». Мы с Богданом, на джипе «Шевроле», рванули по «Энгельсу» к Кольцевой.

Рынком у метро Кристина брезговала, хотя многие туда бегали. В окрестных дворах стояли машины не только со всего Северо-Запада, но и из Тулы, даже из Ростова, Краснодара, Адыгеи. Конечно, торговцы тут же и спали, и справляли нужду, даже готовили ужин. Наши окна, по счастью, выходили на проспект. Да и жили мы высоко. Но Кристина люто ненавидела этот грязный базар, пропахший гнилыми фруктами, рыбой, табаком, и с ужасом ожидала лета.

В тёплое время одна ярмарка сменяла другую. Я обожала бродить между тентами, ящиками, коробками. При этом плевалась черешневыми косточками, всегда безошибочно попадая в выбранную цель. Иногда торговцы нанимали бомжей для уборки рынка, давали им на водку. Но чаще всего вечером здесь громоздились горы мусора, из которых бабульки умудрялись добывать пригодные в пищу помидоры и персики. Там же Богдану пришлось срочно покупать фланелевый халат – бабе Гале в больницу. Рынок всё время грозились закрыть по жалобам граждан. Но он возрождался, как птица Феникс, и снова бурлил около входа в метро.

Солнце поднималось всё выше на чистейшем небе. Оно затопило трассу, и у меня началась мигрень. Бедный Богдан опустил все козырьки, но всё равно ругался сквозь зубы, то и дело вытирая слёзы. Какой-то «дятел» на бешеной скорости едва не влетел к нам в багажник. Видно, тоже на секунду прикрыл веки.

Красно-зелёные сполохи метались по зеркалам, по стёклам джипа, заклеенным специальной плёнкой – от угона. Блокировались также и дверцы, и багажник, потому что джип ночевал во дворе. В прошлом году у брата угнали подержанный «Нисан». Пришлось обращаться к дяде, который и одолжил внедорожник. Богдан уверен, что то барахло могло понадобиться исключительно на «шроты», то есть на запчасти. И увели его именно торгаши.

Я по жизни пользовалась всеми преимуществами, которые давало наличие старшего брата. Не было случая, чтобы меня побили во дворе. Знали, что Богдан строго за это спросит. Я первой узнавала о модных играх и научилась отличать «Ну, погоди!» от «Тетриса». А уж «Тамагочи» и вовсе стал моей страстью. Уже в первом классе я довела до белого каления учительницу постоянным писком своего брелка с электронным питомцем. Когда он «умер», я ревела три дня.

Потом брат показал мне приставку «Денди», научил играть в «змейку» на телефоне. И сейчас, проносясь в надёжной машине мимо людей и домов, полей и перелесков, я чувствовала, как замирает сердце. Мне стало легко и радостно, как бывает в детстве, когда за тебя думают другие, а душу переполняет щенячий восторг. Я так давно жила отдельно и сама принимала решения, очень часто глупые, что теперь хотела вечно ехать со старшим братом в гости к дядиному другу. Все беды растаяли, как ночные кошмары при утреннем свете, как грязный снег у обочин шоссе.

Воспоминания о Юрии Дале, о его дяде, который когда-то работал вместе с моим, взметнули в моей душе бурю чувств. Как будто ил поднялся со дна заброшенного пруда, и снова поплыли образы из детства. Вот я играю в Лахте около крыльца нашего офиса. И на кремовой «восьмёрке» подруливает натуральный восточный принц, только в элегантном европейском костюме. Он сладко, по-женски улыбается, и обязательно что-то мне дарит. Все говорили, что Александр Николаев был патологическим бабником. Трахал всё, что шевелится. Любил женский пол чохом – от грудного младенца до дряхлой старухи.

Дядя Сева потом сказал, что в роду у Саши Николаева были даже арабы. Отец его был из Азербайджана. В те годы Николаев уже работал нотариусом в фирме Озирского. С Литейного ушёл ещё в девяносто третьем, после тяжелейшего ранения. Потом расплевался с Андреем. Почему, я не вникала. По крайней мере, дядя явно уходил от данной темы.

Со своей женой-писательницей Николаев тоже не ужился. Встретил сокурсницу по Университету, которая к тому времени стала чиновницей в Смольном. Вроде, у них едва не дошло до свадьбы, но тут случилась трагедия. Это произошло летом девяносто восьмого, ещё до дефолта. Мне было шесть с половиной.

После этой истории мать неделю спала только на уколах. Дядя Сева ходил мрачнее тучи. Они часто сидели с Петренко у нас на кухне, и всё время пьяные. Поминали и Сашу Николаева, и дочь Озирского Клавдию, и бывшего своего начальника Захара Горбовского. Меня, конечно, выгоняли гулять или отправляли спать, но всё же я кое-что поняла. Когда подросла, спросила у Богдана, и он всё рассказал.

Очень давно, ещё до перестройки, Николаева приговорил его «крестник», которого звали Дмитрий Стеличек. Он потом стал одним из главарей местной мафии. О приговоре все знали, но уже устали ждать исполнения. Этот «дон Карлеоне» решил нанести удар, когда жертве меньше всего захочется умирать. И сдержал своё слово. Стеличек приказал похитить трёхлетнюю дочь Александра – Ираиду. Отец чувствовал себя очень виноватым перед малышкой из-за разлада с её матерью. Он ушёл к другой женщине, а с ребёнком случилась беда.

Мать Ираиды, Инесса Шейхтдинова, тогда находилась под следствием и подпиской о невыезде. Она насмерть сбила мальчишку – члена шайки «подставщиков», державшей в ужасе весь Васильевский остров. Этот щенок прыгал под колёса, из-за чего заводились уголовные дела. Взять назад заявление сообщники малолетнего преступника соглашались только за солидные отступные.

Когда Инесса в очередной раз отправилась к следователю, оставив ребёнка в Токсово, всё и случилось. Девочку выманили с участка и увезли в неизвестном направлении. Софья Даль – мать Юрия и золовка Инессы – сразу же свалилась с инфарктом. Кстати, жить ей оставалось всего два месяца.

Через несколько дней раздался звонок. На мобильнике номер не высветился. Дмитрий Стеличек потребовал, чтобы бывший прокурор, который обвинял его на процессе четырнадцать лет назад, приехал к нему на дачу. Надо, мол, договориться об окончательном расчёте. Инесса настаивала, чтобы Саша немедленно выехал. Новая пассия валялась в ногах, умоляя не делать этого, а положиться на профессионалов. Того же мнения были и Петренко с дядей, и другие менты. Но Николаев не послушал никого из них.