Постумия

– Так «БМВ» – мотоцикл, а не «тачка». На бедность отдали – просто так. В посёлке живёт бывший байкер. Он и прицеп «Тойота» скинул. Ему что на свалку, что мне.

– Ах, вот оно что, – протянул Богдан, облегчённо вздыхая. Не знаю почему, Костя нам больше нравился вот таким – бедным, но гордым.

– Да уж, не нажил палат каменных! – осклабился Чёрный. – Хотя, при случае, развожу мужиков – для статуса. Меня упрекают, что много детей настрогал. А живи бобылём – забурел бы? Дворы метёшь, так из окон одну «феню» слышишь – как в зоне. Зато авторучки коллекционируют – швейцарские, немецкие. С рубинами, с чёрными бриллиантами. Не пишут ими, а в банковских сейфах хранят. Благородные, блин! «Тёлкам» своим голландские розы возят. У них стебли длиной в человеческий рост. Специально «Газели» нанимают. А в эти праздники одна потаскуха концерт тут устроила. Артисты перед ней распевали. А что она такого в жизни сделала? Начинала в массажном салоне «девочкой по вызову». Теперь – «мамка» в сети борделей. И не на Лиговке даже, не на Невском, а на «Просвете».

– О-о, это наши края! Всё должно быть в шаговой доступности, и бордели тоже, – рассмеялась я. Костя взглянул на меня очень неодобрительно. – Да шучу я, шучу! Сама от этого страдаю. Может, как раз этой мадам заведения мне спать не дают. Представляете, целые шесть точек! Шесть – и все рядом! Жильцы ничего сделать не могут. Оно и понятно. Раз хозяйка здесь живёт и обедает с представителями власти…

– Так насчёт Печенина вы можете ещё что-нибудь припомнить? – Богдан то и дело косился на часы, что щёлкали в углу.

Дядюшка там, наверное, уже извёлся. Чем-чем, а терпением Господь его сильно обделил. И если на службе генерал Грачёв был вынужден держать себя в узде, то дома, на нас, отрывался по полной программе. Быть его «блатными» – не мёд, а тяжкий крест.

– Знаю, что он у нас на трассе торговал – незамерзайкой, «левым» бензином. А потом профиль сменил – новая жена повлияла. Ездил в Париж, отоваривался на блошином рынке. А в Новоподрезково, около Химок, под Москвой его люди всё это толкали. Там ведь очень много коллекционеров пасётся. С того и в гору пошёл. Нужны, к примеру, статуэтки пингвинов датской фабрики Королевского фарфора – он достанет. Или филателистам что-то потребуется. Ну, и так далее…

– Понятно. – Богдан тоже погладил кота, мысленно формулируя следующий вопрос. – Получается, что покойничек в последнее время подвергался нешуточному прессингу. Что в посёлке говорили про это? Или он ни с кем не откровенничал?

– Он очень разговорчивый был! – возразил Константин. – В последний раз наезжал в конце февраля. Весь смурной, испуганный. Говорил, что зря ввязался в тёмные дела. Лучше бы здесь на пляже лежал – в солярии для бедных, чем в Ницце пил «Шато Петрюс» или «Моэт Шандон»…

– А какую он жизнь вёл? С кем встречался? – почти безразлично спросил Богдан.

Между тем Юрий убрал со стола посуду, и сейчас смахивал крошки со скатерти. Он ждал вечером жену и не хотел, чтобы она застала весь этот свинарник. С улицы прибежал лабрадор. Проигнорировав кошек, он развалился на овальном ковре.

– Берёгся он очень, следил за собой. Занимался бикрам-йогой. Диетолог ему коробочки привозил – с правильным питанием. Коноплю добавлял в каши, в йогурт. Говорил, что это полезно. Он оздоравливался по методы Ноны Бремер. Вся Рублёвка сейчас на него подсела. Вообще-то Печенин примак был, – добавил Костя, доставая сигареты. – Мне выйти? Курить хочу – спасу нет…

– Лучше уж я выйду, раз в меньшинстве остался, – сказал хозяин с порога. – Богдан с Марьяной – те ещё куряки. Потом проветрим.

Я вдруг поймала себя на мысли, что о сигарете противно даже подумать. Значит, тест прав, и надо принимать меры. Мой организм сразу поставил заслон всему вредному. Но пришлось составить компанию мужчинам – чтобы не потерять контакт. Чёрный затягивался с такой жадностью, будто постился месяц. Он зачем-то прятал огонёк в рукав свитера, хоть на ярком солнце был виден один дым.

– Кем он был, я не понял, – признался Богдан.

– Примаком. Это – муж, который к жене ушёл, в её семью – растолковал Костя. – Леня не в Питере родился. Приехал из Великого Новгорода, в институт. Здесь и женился в первый раз. Две дочери у него были. Сейчас одна осталась.

– Неужели? – Меня неприятно кольнуло в сердце.

Тогда, ночью, Печенин упоминал о своей дочке. Сказал, что она меня старше.

– Девчонки с бабкой остались. А та заснула, как водится. Стали в прятки играть. Одна влезла в тумбочку, а друга нечаянно защёлку закрыла. Старшей было четыре, младшей – полтора. Маленькая ничего не понимает, только ревёт. А бабка, лярва, не слышит. Когда спохватилась, девчонка уже задохнулась в тумбочке…

– Насмерть?! – ахнули мы с Богданом.