Постумия

На дорожке, ведущей в посёлок, стояло несколько машин. Я вылезла из «вольвочки» и оставила её здесь же, потому что дальше на транспорте не пропускали. Я испугалась, что меня завернут – в паспорте нет местной регистрации. Но, к счастью, ошиблась. Народу вокруг толкалось порядочно. Многие делали селфи на фоне пепелища, огороженного красно-белой лентой.

Место происшествия стерегли два младших полицейских чина. Там же стояли штатские; наверное, из Следственного комитета. Паспорт у меня не спросили. Я и сама приложила к этому усилия – мило улыбалась и кокетничала, вгоняя ментов в краску. Им на весеннем солнышке хотелось думать о приятном, а не пререкаться с хорошенькой цыпой. В итоге я оказалась там, где хотела. Теперь нужно было действовать. Близко подходить к пепелищу я не стала – ещё выгонят. Лучше найти информатора из местных. Например, ту бабку, о которой говорила Татьяна. Узнать её имя, не вызвав подозрений, я не могла. Но знала, что живёт она в соседнем доме.

Подходящий оказался всего один. С другой стороны был забор, дальше – лес. Вроде бы, неподалёку помещался целый детский лагерь, вход в который был с Приморского шоссе. Бочком-бочком я подобралась к крыльцу голубого домика с тюлевыми занавесками на окнах. Подоконники украшали глазированные горшки со столетником и геранью. Над цветами мелькнуло перепуганное бледное лицо в морщинах.

Наверное, Таня говорила именно об этой соседке. Шум и гам под окнами на протяжении многих дней явно вогнали бедняжку в транс. Стараясь выглядеть естественно и равнодушно, я поднялась на крыльцо. Ничего противозаконного я не делала – ведь мента к старушке не приставили. Если спросят, опять скажу про лекарство. А потом можно изобразить, что ошиблась и не туда пришла.

Звонка не было, и постучала в дверь. Дом старый, но ещё весьма крепкий. Стена, обращённая к пепелищу, в копоти. Наверное, летели искры, а то и головешки. Но, судя по всему, обошлось, хоть хозяйка и натерпелась страху. Теперь надо думать, что ей сказать, как представиться. Если промахнусь, она откровенничать не станет, да ещё ментов кликнет.

И тут меня осенила идея. Во внутреннем кармане именно этой куртки я давным-давно забыла фальшивое красное удостоверение, купленное около метро. Поскольку настоящего у меня не было, годилось и это. Мы с Богданом вклеили туда мою фотку, вписали какую-то должность – для понтов. Потом я долго искала эти «корочки» и лишь сегодня обнаружила их за подкладкой.

На мой стук высунулась дама лет восьмидесяти. Она была вся седая, высохшая, очень маленького роста. Видела, похоже, неважно, потому что сильно щурилась. Очень хотела понять, кто перед ней. Я раскрыла книжечку, показала издали – чтобы уж точно сразу не облажаться. Хозяйка полезла за очками. А я тем временем заметила на трюмо, среди статуэток, её паспорт. Тут же, в высоких стеклянных вазах, стояли старомодные «метёлки». Конечно, не обошлось и без семи слонов. На стенах висели портреты военных в советской форме, а также каких-то женщин и детей.

– Устинская Наталья Павловна? – Я нахально раскрыла паспорт. Кстати, не ошиблась. В этом году Устинской исполнялось ровно восемьдесят.

– Да, это я, – тонким до противного голоском ответила хозяйка. – А вы кто, извините? Я очень плохо вижу.

«Ничего, ночью за соседом могла подсматривать! – подумала я с раздражением. – Небось, из тез психов, что всегда кладут в рот ложку, а не тапочку…»

– Я из полиции. Показала же документ. Хочу задать вам несколько вопросов.

– Я ведь всё рассказала сразу, – поджала губы Устинская. – Пусть вызывают меня к следователю, если появились вопросы.

– Вот меня и прислали для этого! Зачем вам, пожилому человеку, ездить к следователю, сидеть там в коридоре? Впрочем, как хотите. Вы можете отказаться говорить со мной. Но если к вам вдруг заявится та гражданка со светящимися глазами, в платке из Павлова Посада, спасти вас будет трудно. Это – очень опасная преступница. И она сейчас на свободе.

Устинская замерла с открытым ртом. Потом подняла руки, как будто её собирались бить. Значит, Таня говорила о ней. Нужно действовать быстро – пока никто не пришёл.

– Одна живёте? – Я уселась на скрипучий стул, взглянула в окошко. Действительно, дом соседа отсюда просматривался прекрасно. А заборчик низенький, ещё советский. Тогда люди друг друга не боялись.

– Зачем вам это? – еле слышно спросила Устинская. – Больно молодая вы, девушка. Кто вас знает?..

– Да поймите же вы, что совершено дерзкое, страшное, спланированное преступление! Ваш сосед погиб, и вы можете разделить его участь. Вы долго жили рядом, многое видели. И те, кто расправился с соседом, об этом знают. В частности, та блондинка, о которой я упомянула. Есть ли, кому вас защитить при случае? Конечно, вам решать, сгореть или нет; этой ночью или чуть позже. Насильно спасать вас никто не может. Но я хочу, чтобы вы жили.

– Одна я, давно уже одна, – сдалась Устинская. Видимо, решила, что хуже не будет. – Папу расстреляли в тридцать восьмом. Мама умерла в лагере. Было много родных, а теперь никого. Мужа похоронила пятнадцать лет назад. Детишки, двойняшки, мёртвыми родились. Племянница есть, так она только домом интересуется, моей смерти ждёт. Места тут хорошие, земля дорогая.

– Давайте не будем делать поспешных выводов. – Я достала телефон дрожащими от нетерпения руками. Нашла там фотки Зубаревой-Улановой. – Не хочу вас пугать, Наталья Павловна. Но вы должны осознать всю серьёзность своего положения. Наш народ такой. Сначала отвечать не хочет, а потом кричит, что его не защищают. Вы уж решите для себя, что вам дороже – покой сейчас или жизнь потом. Кем вы работали?

– Библиотекарем, – пропищала хозяйка. Она затравленно взглянула в передний угол, на образа, ища спасения.